Читать книгу - "Моя жизнь среди индейцев - Джеймс Уиллард Шульц"

были жители восьмисот палаток пикуни, около восьми тысяч человек; им принадлежало несколько тысяч лошадей. Какое это было грандиозное зрелище – длинная колонна всадников, волокуши, навьюченные и свободные лошади, идущие по прериям. Да, грандиозная, вызывавшая восхищение картина. Весь долгий день мы ехали и ехали на юг и примерно часа за два до захода солнца добрались к краю долины, в которой текла красивая речка, окаймленная тополями. Мы спешились на верхушке холма и разостлали плащи, намереваясь посидеть на них, пока караван не спустится мимо нас в долину, чтобы расставить палатки. Один знахарь вынул большую каменную трубку, набил ее и стал пытаться разжечь, пользуясь кремнем, огнивом и куском трута, но ему почему‐то не удавалось высечь искру. Я сделал ему знак передать трубку мне и, вытащив из кармана увеличительное стекло, навел его на фокус: табак загорелся, и я несколько раз затянулся через длинный чубук. Все сидевшие вокруг как один вскочили на ноги и бросились ко мне, крича и жестикулируя, будто разом сошли с ума. Я тоже вскочил, страшно испуганный, думая, что сейчас со мной что‐нибудь сделают, а то и убьют, – но за что, я не понимал. Сам вождь стремительно выхватил у меня из рук трубку и начал курить ее и молиться. Но он успел затянуться только раз или два, как другой схватил трубку, а у него – следующий. Другие оборачивались и говорили речи проходящей колонне. Мужчины и женщины соскакивали с лошадей и присоединялись к нашей кучке. Матери теснились около меня и терли об меня своих детей, произнося при этом горячие молитвы. Я различил слово, которое успел уже узнать: “Натос” – Солнце, и внезапно мне стал ясен смысл суматохи: индейцы решили, что я обладаю большой магической силой и призвал само Солнце зажечь трубку и оно исполнило мою просьбу. Мой жест, когда я держал руку со стеклом над трубкой, означал обращение к их божеству. Возможно, индейцы не заметили увеличительного стекла или приняли его за тайное магическое средство или амулет. Как бы то ни было, но я вдруг стал значительным лицом. С этого времени ко мне относились с величайшим вниманием и лаской.

Когда я вечером вошел в палатку Одинокого Ходока, вождя племени (я был его гостем), меня встретило глухое рычание, раздавшееся с обеих сторон входа. Я ужаснулся, увидев двух почти взрослых медведей гризли, казалось, готовых броситься на меня. Я замер на месте, но волосы у меня начали становиться дыбом; было ощущение, что все мое тело сжимается. Мне недолго пришлось пробыть в таком напряжении. Одинокий Ходок отозвал своих любимцев, и они немедленно улеглись, положив морды между лапами, а я прошел к указанному мне месту, первому ложу по левую руку вождя. Прошло порядочно времени, пока я привык к медведям, и в конце концов у меня с ними установились сносные отношения. Они перестали рычать, когда я входил в палатку или выходил из нее, но не позволяли прикоснуться к ним; если я делал такую попытку, они взъерошивали шерсть и готовились драться. Весной однажды ночью медведи исчезли, и больше их никто не видел. Одинокий Ходок был безутешен; много дней он искал и звал их, но тщетно. Говорят, что гризли нельзя приручить, но эти два медведя, во всяком случае, казались достаточно ручными; по-видимому, они по-настоящему любили своего хозяина, который кормил их сам. Их никогда не привязывали, и когда наш лагерь переходил на новые места, они шли следом за волокушами семейства вождя вместе с собаками. Спали медведи всегда там, где я их впервые увидел, – по обе стороны от входа».

Есть ли среди нас, охотников нашего времени, исследователей-любителей, хоть один, кто не радовался бы, найдя спрятанное далеко в глубине леса озерко или же скрытый в недоступных твердынях гор ледник, когда он твердо знает, что их не видел еще ни один белый, или же, взобравшись на еще не покоренный и безымянный пик, сам давая ему имя, какое захочет, которое впоследствии принимают все и печатают на картах правительственного картографического бюро? Представьте же себе, что должен был чувствовать юный Поднимающийся Волк, спускаясь на юг по широким прериям в тени гигантских гор, расположенных между Саскачеваном и Миссури; юноша знал, что он первый представитель своей расы, который видит все это. Его наслаждение было еще глубже оттого, что он путешествовал с совершенно первобытным народом, среди которого многие еще пользовались каменными наконечниками стрел и копий и каменными ножами; с народом, языка и обычаев которого не понимал ни один белый, а он, Поднимающийся Волк, должен был со временем изучить. Ах, если бы нам выпало это счастье! Мы опоздали родиться!

Монро часто вспоминал об этом первом путешествии с пикуни как о самом счастливом времени своей жизни. Передвигаясь небольшими переходами, иногда обходя подножия гор, а затем снова пересекая в сорока – пятидесяти милях от них широкие прерии, индейцы пришли ко времени листопада к реке Груды Скал (называемой белыми Сан). Здесь они пробыли три месяца, а остаток зимы провели на Желтой реке (Джудит). Пикуни пересекли путь, которым шли Льюис и Кларк, и снова оказались в обширной области, по которой не проходил еще ни один белый. С наступлением весны они двинулись еще дальше на юг к реке Масселшелл, потом вниз по ней до слияния ее с Миссури, пересекли эту большую реку и продолжали кочевать в западном направлении вдоль подножия гор Литтл-Рокис, а оттуда мимо гор Бэр-По до реки Марайас и ее притоков. Давно уже было решено, что до лета черноногие не вернутся в форт Маунтин. Ружья и пистолеты были уже бесполезны, так как израсходовали все до последнего заряды пороха и пули. Но какое это имело значение? Разве у индейцев не было луков и больших пучков стрел? Что, в конце концов, из товаров белого торговца было абсолютно необходимо для их благополучия и счастья? Ничего. Даже табак им не требовался, потому что весной они посадили на берегах Джудит на большом участке собственный на-вак-о-сис, урожай которого соберут в свое время.

Один за другим предметы одежды молодого Поднимающегося Волка износились и были выброшены. Женщины его палатки выделывали шкуры оленей и горных баранов; Одинокий Ходок сам кроил и шил из них рубашки и легинсы (женщинам не дозволялось шить мужскую одежду), которые Поднимающийся Волк стал носить взамен прежних костюмов. Вскоре он был полностью облачен в индейскую одежду, вплоть до пояса и набедренной повязки; волосы у него отросли так, что спадали волнами на плечи, и он