Читать книгу - "Золотая пыль (сборник) - Генри Мерримен"

Если он что-нибудь и думал об этом, то, вероятно, приходил к выводу, что Матильда и Дезирэ рады отдавать свое время и заботы на поддержание его сил не просто как отца, а как основы Тугендбунда в Пруссии. Многие и более великие люди совершали ту же ошибку, а ничтожества с громким именем совершают ее каждый день, думая, что некоторым женщинам доставляет удовольствие заботиться об их нуждах, пока они творят свои бессмертные картины или книги. Между тем женщина с той же точно заботливостью пеклась бы о нем, будь он простым дворником. Она следует только голосу инстинкта, который возвышеннее самых высоких мыслей мужчины и восхитительнее его самых поразительных произведений искусства.

Барлаш довольно долго прожил на Фрауэнгассе, чтобы ознакомиться с порядками в доме Себастьяна. Он знал, что Дезирэ, подобно многим женщинам с кроткими голубыми глазами, сама определила свою судьбу и ждала результата с твердостью, которая обыкновенно несвойственна беззаботным людям. Барлаш сделал из этого вывод, что он должен снова пуститься в путь до полуночи. Поэтому он оказал тщательное внимание простому ужину, который Лиза поставила перед ним. Оторвавшись наконец от тарелки, он второй раз в жизни увидел, как Себастьян пришел на кухню.

Барлаш привстал, но затем, следуя жесту Себастьяна или припоминая, быть может, демократию, с которой познакомился только в среднем возрасте, он снова сел, не выпуская, однако, вилку из рук.

– Вы готовы проводить madame Даррагон в Торн? – спросил Себастьян, жестом приглашая своего гостя чувствовать себя как дома, что на этот раз было, пожалуй, излишней предупредительностью.

– Готов.

– А каким образом вы предполагаете совершить путешествие?

Это было так непохоже на обыкновенное поведение Себастьяна, так далеко от его понятий отцовства, что Барлаш подозрительно посмотрел на хозяина. Он приподнял повязку и грязные волосы, закрывавшие ему глаза. Такое необыкновенное проявление отцовской заботливости требовало того, чтобы посмотреть на него обоими глазами.

– Из того, что я видел сегодня на улицах, – ответил Барлаш, – можно заключить, что генерал не станет поперек дороги старикам и женщинам, желающим покинуть Данциг.

– Это возможно, но он не станет снабжать их лошадьми.

Барлаш быстро взглянул на своего собеседника и снова принялся есть с преувеличенной небрежностью.

– Вы, что ли, достанете их? – спросил он, наконец, не поднимая глаз.

– Я могу достать вам лошадей и обеспечить подставы на пути.

Барлаш очень тщательно отрезал кусок говядины и, широко открыв рот, посмотрел на Себастьяна.

– С одним условием, – продолжал спокойно Себастьян, – что вы передадите в Торн письмо от меня. Я не стану вас обманывать. Если его найдут у вас, то скорее всего, расстреляют.

Барлаш лукаво улыбнулся.

– Риск очень велик, – сказал Себастьян, задумчиво постукивая пальцами по табакерке.

– Я не офицер, чтобы разглагольствовать о чести, – ответил Барлаш. – Что же касается риска… – он остановился и положил в рот половину картофелины, – то я служу madеmoiselle, – заключил этот странный рыцарь.

Итак, через несколько часов они выехали в легких санях, которые можно встретить зимой в Польше и по сей день. Лошади были не хуже и не лучше всяких других лошадей в Данциге в то время, когда конь ценился дороже хозяина. Месяц, плывший высоко над головами путешественников, слабо освещал дорогу. Улицы Данцига были заполнены санями. Сначала встретились затруднения, но Барлаш весело объяснил, что он не такой хороший кучер на улице, как в поле.

– Но не бойтесь, – добавил он. – Мы довольно скоро попадем туда.

У городских ворот им не встретилось никаких препятствий, как и предсказывал Барлаш. Другие покидали Данциг через те же ворота пешком, в санях или телегах, но все поворачивали на запад и присоединялись к потоку беженцев, спешивших в Германию. Барлаш и Дезирэ оказались одни на широкой дороге, тянувшейся на юг через равнину, к Диршау. Воздух был холоден и тих. На снегу, твердом и сухом, как белая пыль, полозья мелодично пели свою дорожную песню. Лошади бежали крупной рысью.

Режущий ветер дул в лицо, но Барлаш сидел прямо и неподвижно. Он правил одной рукой и сидел на другой, чтобы восстановить кровообращение. Невозможно было рассмотреть его лицо из-за большого количества одежды: он, как мумия, кутался в шерстяную шаль, и поэтому были видны только его глаза, выглядывавшие из-под косматой овчинной шапки, которая посеребрилась от его собственного дыхания.

Дезирэ сидела, скорчившись, рядом с ним, наклонив голову вперед, чтобы защитить лицо от ветра, который жег, словно раскаленное железо. На ней был надет капор из белого меха, и когда она поднимала голову, то виднелись только ее блестящие веселые глаза.

– Если вам тепло, то можете поспать, – еле слышно пробормотал Барлаш, так как его лицо было плотно закутано и губы онемели от холода. – Если же озябли, то вы не должны и думать о сне.

Но Дезирэ, казалось, не имела ни малейшего желания спать. Когда Барлаш нагибался, чтобы заглянуть ей в лицо, она отвечала ему живым взглядом. Каждый раз, когда он, желая убедиться, не уснула ли она, бесцеремонно толкал ее локтем, она моментально отвечала ему таким же движением. По мере приближения ночи она становилась все бодрее и бодрее. Когда они остановились у постоялого двора, который, по-видимому, Себастьян в точности описал Барлашу, и Дезирэ приняла предложение хозяина выпить чашку кофе у огня, пока меняют лошадей, молодой женщине вовсе не хотелось спать. И, взглянув на Барлаша, когда он стряхивал с бровей иней, она беззаботно рассмеялась. В ответ на это он нахмурился и пристально посмотрел на нее, неодобрительно покачав головой.

– Вы смеетесь, когда вокруг нет ничего смешного, – произнес он угрюмо. – Глупо! Это заставляет людей спрашивать себя, что у вас в голове.

– У меня ничего нет в голове, – весело ответила Дезирэ.

– Так, значит, что-то есть в вашем сердце, а это хуже, – сказал Барлаш, и эти слова заставили Дезирэ подозрительно взглянуть на него.

Они преодолели сорок миль на одной упряжке и сделали около половины пути. Несколько часов они двигались вдоль течения Вислы, и так они должны были ехать до самого Торна.

– Вы должны поспать, – коротко изрек Барлаш, когда они вновь очутились в санях.

Дезирэ молча просидела возле него около часа. Свежие лошади шли быстро. Барлаш не был хорошим кучером, но он умел обращаться с лошадьми и берег их на каждом подъеме.

– Если мы будем так ехать, то когда мы прибудем на место? – внезапно спросила Дезирэ.

– В восемь часов, если все будет благополучно.

– И мы найдем мсье Луи д’Аррагона в Торне?

Барлаш пожал плечами и тихо пробормотал:

– Он сказал, что будет там.

Затем, повернувшись назад, он посмотрел на Дезирэ несколько презрительно и проговорил: