Читать книгу - "Весь Рафаэль Сабатини в одном томе - Рафаэль Сабатини"

как считала своего возлюбленного погибшим. И какая муха укусила его высочество, что он так долго обхаживал предмет своей страсти? Если Месье знал, чего добивается, почему он не шел к цели напрямик? Ему нравилось, когда его считали распутным. Так какого дьявола он не мог вести себя соответственно?

Д’Антрег уже начал было подумывать, не намекнуть ли Месье, как ему следует поступить. Однако он колебался. А тем временем д’Аваре не оставлял регента в покое и буквально изводил его разговорами о долге и чести, которые требовали воодушевляющего присутствия принца среди тех, кто готов был отдать за него жизнь в Тулоне.

Так обстояли дела, когда в Хамм прибыл Ланжеак с новостями из Парижа, где доверие населения к Конвенту было серьезно подорвано разразившимся вокруг ряда депутатов скандалом. Ланжеак подробно описал события д’Антрегу, тот отвел курьера к регенту и был единственным свидетелем беседы в длинной пустой комнате шале, в котором его высочество держал свой сократившийся до предела двор. Брат регента, граф д’Артуа, со своими слугами уехал в Россию просить поддержки у императрицы.

В то утро его высочество пребывал в дурном расположении духа. Д’Аваре настойчивее, чем обычно, убеждал его в необходимости срочного отъезда в Тулон. Новости, которые привез Ланжеак, отчасти рассеяли уныние принца.

— Ну наконец хоть что-то, — одобрительно проворчал он. — Признаюсь, я даже не ожидал такого от этого хвастливого гасконца.

Возможно, Ланжеак следовал данным ему предписаниям, а может быть, в нем заговорило подобострастие придворного подхалима, но он поспешил вывести принца из заблуждения, указав на то, что роль барона в произошедших событиях была второстепенной:

— Это скорее работа Моро, нежели господина де Баца, монсеньор.

— Моро? — Глаза его высочества недоуменно округлились, затем из глубин его памяти всплыло неприятное воспоминание. Принц нахмурился. — А, Моро! Стало быть, он все еще жив? — Выражение его лица не оставляло сомнений, что известие это ему крайне неприятно.

«Тяжелый человек», — подумал Ланжеак.

— Да, он поразительно живуч, монсеньор.

Его высочество, казалось, утратил интерес к разговору. Он кратко поблагодарил господина де Ланжеака и отпустил его.

Господин д’Антрег вызвался проводить посыльного в приготовленную для него комнату. Впрочем, причиной его любезности было вовсе не это.

— Кстати, о Моро, — сказал он, когда они покинули комнату регента. — Будет лучше, если вы не станете никому говорить о том, что он жив. Этого требуют государственные интересы. Вы меня понимаете?

— Никому? — переспросил Ланжеак. Его глуповатое лицо ничего не выражало.

— Именно так, сударь. Никому.

— Но это невозможно. Я привез мадемуазель де Керкадью письмо от него. Если она все еще в Хамме…

— Это ничего не меняет, — перебил д’Антрег. — Вы отдадите письмо мне. Я прошу вас об этом от имени его высочества. И забудьте, что привезли это письмо. — Устремив многозначительный взгляд на озадаченного Ланжеака, он повторил: — В государственных интересах, суть которых я не вправе вам открыть.

Возникла пауза. Потом Ланжеак пожал плечами, вручил д’Антрегу письмо и дал требуемое обещание. Возможно, то, что он недолюбливал Андре-Луи, помогло ему отнестись к происшедшему безразлично.

Граф д’Антрег вернулся к принцу.

— Этот Моро снова прислал письмо, — сухо объявил он.

— Письмо? — Регент поднял глаза. Его взгляд не выражал никаких чувств.

— Мадемуазель де Керкадью. Я принес его сюда. Едва ли мы можем допустить, чтобы его вручили адресату. Тогда стало бы известно и о других письмах.

Его высочество быстро сообразил, что имеет в виду д’Антрег.

— Черт бы побрал вас с вашими советами! Что из всего этого выйдет? Если этот субъект в конце концов останется в живых, ваши махинации с его письмами откроются. Как в таком случае мы будем выглядеть?

— Мои плечи выдержат этот груз, монсеньор. Вашему высочеству совершенно ни к чему раскрывать свое участие в маленьком обмане, продиктованном исключительно милосердием. И, кроме того, крайне маловероятно, что Моро уцелеет. Рано или поздно удача ему изменит.

— Ха! А если нет?

Смуглое худое лицо графа, изборожденное, несмотря на его относительную молодость, глубокими морщинами, осталось непроницаемым. Взгляд темных глаз был тверд.

— Ваше высочество желает выслушать мое мнение?

— Вы же меня слышали.

— На вашем месте, монсеньор, — тихо и медленно произнес д’Антрег, — я устроил бы так, чтобы новость о спасении Моро, даже если она и достигнет когда-нибудь ушей мадемуазель де Керкадью, пришла слишком поздно, дабы иметь какое-либо значение.

— Бог мой! Что вы имеете в виду?

— Только то, ваше высочество, что, на мой взгляд, до сих пор вы были чересчур терпеливы.

Казалось, регент был потрясен.

— Терпение в таких вопросах не всегда означает галантность, — осторожно заметил д’Антрег. — Оно не льстит женщинам, которые скорее простят излишнюю пылкость. Благоразумие поклонника подразумевает, что предмет поклонения недостаточно очарователен.

— Черт побери, д’Антрег! Какой вы, оказывается, низкий человек.

— Я готов стать кем угодно, лишь бы это служило интересам вашего высочества. Но где же здесь низость? Насколько я помню, прежде вы не колеблясь прибегали к решительным действиям, и, как должен показывать вашему высочеству прошлый опыт, ни одна женщина не может перед вами устоять. Почему же вы колеблетесь теперь? Тулон ждет вас с нетерпением, а вы никак не можете решиться и уехать. Я прекрасно понимаю причину вашего нежелания покидать эти места. Чего я не могу понять, так это того, зачем вы рискуете всем ради этой — да простит мне ваше высочество такую вольность — этой безрассудной страсти.

— Тысяча чертей, д’Антрег! — взорвался принц. — Теперь и вы заговорили как д’Аваре, который только что битый час читал мне проповедь о моем долге!

— Вы ошибаетесь, сравнивая меня с д’Аваре, монсеньор. Д’Аваре не понимает ваших затруднений. Он предлагает вам выбирать из двух зол: либо вы изменяете своему долгу, либо предаете свои чувства. Я же указываю вам выход, позволяющий сохранить верность и тому и другому. Отправляйтесь в Тулон, но возьмите мадемуазель де Керкадью с собой.

— Ах, легко вам давать советы! Но согласится ли она?

Д’Антрег продолжал гипнотизировать взглядом своего господина. На тонких губах графа появилась едва заметная улыбка, которая странным образом подчеркнула жесткое выражение его лица.

— При определенных обстоятельствах, безусловно, согласится, — многозначительно сказал он после долгой паузы.

Принц отвел глаза, избегая пристального взгляда помощника.

— А Керкадью? — спросил он. — Как быть с ним? Что, если он… — Его высочество не мог подобрать слов, чтобы закончить фразу.

Д’Антрег пожал плечами.

— Высшее чувство, которым движим господин де Керкадью, — это чувство долга по отношению к особам королевской крови. Я был бы удивлен, если бы он не привил это чувство своей воспитаннице. Но если у вас есть какие-то сомнения, монсеньор, если присутствие господина де Керкадью вас