Читать книгу - "Северная война - Андрей Бондаренко"

Петр — от нешуточной обиды — даже громко пукнул и выдал гневливую тираду:

— Ты что же, охранитель долбаный, за ребенка малого и неразумного держишь меня? За мальчишку нежного, который из-за женской юбки забудет о государственных делах? На плаху захотел — вместе с красавицей женой и детишками малыми? Я же тебя, мерзавца, в мелкий порошок сотру…

— Мин херц, прости! Я, честное слово, не хотел тебя обидеть!

— Пархатый серый волк — «мин херц» тебе! — желчно заявил царь, после чего неожиданно успокоился и перешел на сугубо деловой тон: — Все я помню! И за доставкой осадной артиллерии присмотрю, и за переброской дивизий в Новгород и Псков — на постоянные квартиры… Что там еще? Андрюшка Соколов с Александровским полком в июле месяце должен подойти к ладожской деревне Назия? Подойдет, не сомневайся! Жена у тебя, Данилыч, должна рожать? Присмотрю… Все, завтра же, оглоеды, выезжайте на Митаву! Я сказал…

В честь последних и значимых успехов, охранная служба Егора была официально (царским Указом) переименована в — Службу Внутренней Стражи…

Митава — в первой декаде нежного апреля месяца, господа мои, это что-то совершенно незабываемое и прекрасное! Особенно если вся зима выдалась, в целом, теплой… Егор и в прошлой своей жизни — в двадцать первом веке — не уставал бесконечно удивляться: почему весна в Прибалтике и южной Финляндии приходит на три-четыре недели раньше, чем в питерских шестисоточных садоводствах?

Температура окружающего воздуха днем находилась на уровне плюс пятнадцати, ночью — не ниже плюс семи-восьми градусов. Вовсю уже цвели крыжовник и смородина, на яблонях набухали крупные плодовые почки…

— Странно все это! — ударился в заумные рассуждения Алешка Бровкин. — Все эти народы прибалтийские вечно ходили под кем-то: под поляками, под рыцарями германскими и тевтонскими, под нами, теперь вот — под шведами. Никогда даже и не пытались толком защищаться… А посмотри, командир, как чисто и приятно вокруг! Красиво, даже навозом совсем не пахнет, хотя и коров, и лошадей вокруг много… Чудеса, да и только!

В самой Митаве их встретили достаточно приветливо: разместив в восточном крыле дворца Курляндского герцога, предоставив достойную обслугу и охрану. Генерал Шлиппенбах, которого никто больше и не удерживал, также остался в восточном крыле, так объяснив этот свой странный поступок:

— Я же давал честное слово офицерское! Пока вы, сэр Александэр, с моим славным королем Карлом окончательно не договорились обо всем, я только лишь покорный и безропотный пленник.

— Все мужчины еще позавчера уехали на медвежью охоту! — сообщила при приватной беседе Курляндская герцогиня — очень стройная и бесконечно грустная молодая женщина, с плохо скрытым интересом посматривая на широкоплечего Бровкина. — А у нас, господа высокородные, очень уж страшно стало в последнее время! По ночам на приморских болотах и дюнах воют и смеются — мерзкими и гадкими голосами — страшные вурдалаки… И некому защитить хрупкую и слабую женщину…

— Мадам, я почту за немалую честь: сразить всех этих наглых монстров — своей острой шпагой! — неожиданно заявил маркиз Алешка, пораженный в самое сердце изысканно-печальным образом молоденькой и пикантно-рыженькой герцогини.

И мало того, что заявил, так еще и выполнил! Ночью, взяв с собой двух опытных охранных сотрудников, Бровкин на балтийской косе выследил и лично застрелил странное существо: моржовая морда — с длинными белоснежными клыками, человеческое тело, ноги — сросшиеся в ступнях в единую длинную и широкую ласту.[23]

— Ужасно, до чего попалось упорное чудо-юдо! — взволнованно рассказывал Алешка. — Пять пистолетных пуль в него влепили, три шпаги глубоко воткнули, а оно все злобствовало, хрипело, пытаясь уйти в море… Пришлось ему голову проломить тяжелыми камнями! Кстати, ночами-то не монстр сей орал противно и жалобно, а несчастные балтийские тюлени, которых сатрап этот убивал и пожирал десятками без всякой жалости…

Утром Алешка оттащил труп странного существа к дворцу герцога, бросил у ворот, положив сверху тела записку — с неумелыми стишками о своей искренней и неземной любви… Как передали доверенные люди, юная герцогиня была в полном и бесконечном восторге…

Вечером маркиз, вырядившись со всем усердием, отбыл на тайное свидание со своей рыженькой герцогиней. Вернулся он уже поздней ночью — довольный и счастливый до невозможности полной, совершенно невежливо разбудил Егора, стал настойчиво приставать с всякими глупостями:

— Александр Данилович, сэр Александэр! Ты, что ли, спишь? Ну послушай меня! Я своей Луизе поведал, что эту Марту мы совсем и не для меня залучить хотим. Как для кого? Я сказал, что для князя-кесаря Федора Ромодановского. Он же у нас — вдовец! А? Не страшно сие? Не, у меня с Луизой все очень и очень серьезно… Данилыч, я ее тайно выкрадывать буду! И она, Луиза моя, согласна на все!

Вот тут-то Егор полностью проснулся, сильно потряс головой, неприветливо и гневно (невольно подражая царю) круглыми глазами уставился на Алешку:

— Чего говоришь-то, а, чучело? Как это — выкрасть герцогиню? Что несешь-то, урод лапотный? Герцогиню?

— Так она же сама согласна! — слезно заканючил Бровкин. — Муж ее, этот Фридрих-Вильгельм, совсем никакой — в мужском плане… Да я его! — неожиданно сильно озлобился: — Я его, курву митавскую, на части разберу и сожру — по отдельным органам! Пальцем одним — сердце его теплое выдеру — из груди хилой…

Что, я мало свершил — для государя нашего? Трудно пойти мне навстречу? Маркиз я или дерьмо свинячье, в конце-то концов? Да я сам все сделаю, мать вашу! Прикройте только… Отслужу потом — по самое не могу!

«Вообще-то, Луиза эта — весьма пикантное создание! Миленькая, умненькая, смешливая… Что ей делать — на этой сонной Митаве? Да здесь любой нормальный человек — через месяц-другой — свихнется от серой скуки! — заступился за маркиза Алешку добрый и понимающий внутренний голос. — И прав Бровкин: многое он сделал для России, надо ему помочь! А то что же такое получается? Как Петру Алексеевичу захотелось получить Марту Скавронскую — так, пожалуйста, святое дело? А как Алешке, бывшему крепостному крестьянину, помочь герцогиней разжиться, так — и нельзя? Леха — твой друг надежный и верный, ни разу тебя не подставил, не предал! Обязан ты, гнида такая, помочь ему… В смысле: ему и герцогине этой рыженькой, истосковавшейся по нормальной мужской ласке…»

— Ладно! — решил Егор. — Вот с Карлом повстречаемся, перебазарим плотно, там и видно будет…

Ранним утром он проснулся из-за сильного шума: кто-то беззаботно и нагло разгуливал по его спальне, беспардонно стуча каблуками по деревянному полу, громко шелестел какими-то бумагами.

«Алешка, наверное, весенний сукин кот! — еще прибывая в сладкой полудреме, решил Егор. — Не иначе, сочиняет вирши любовные, трепетные, посвященные своей драгоценной Луизе. Встать, что ли, да и выставить влюбленного мерзавца за дверь?»