Читать книгу - "Вечный хранитель - Виталий Гладкий"

Но вот кто это сделал, Фанфан даже представить не мог. Видимо, у Сен-Жермена в Петербурге были свои люди.

Мальчик взял на заметку это предположение и пошел обедать, благо почти никаких личных вещей у него не было, за исключением того старья, в котором он «щеголял» по Парижу. Граф приказал переодеть Фанфана еще в Германии. И теперь мальчик был одет в синий камзол из тонкого английского сукна, белую полотняную рубаху, короткие панталоны-кюлоты, длинные светлые чулки и добротные коричневые башмаки с металлическими пряжками.

Одежда была далеко не новая, ее приобрели у еврея-старьевщика, но все равно Фанфан выглядел в ней по меньшей мере как купеческий сын. К большому сожалению подростка, по статусу ему не полагалась шпага, поэтому пришлось довольствоваться все той же старенькой, но надежной навахой, которую Фанфану еще в детстве подарил один из ухажеров матери, наемник-испанец, солдат Бурбонского полка. Он же и обучил мальчика приемам испанского боя на ножах, а в этом деле обедневший идальго прослыл большим мастером.

Что касается старого тряпья, то граф посоветовал не выбрасывать его. «Пригодится…», — сказал он загадочно. «Кто бы в этом сомневался…», — подумал Фанфан. В новом платье ему было не совсем удобно — камзол жал под мышками, а башмаки были тяжеловаты и как минимум на два размера больше, поэтому мальчик решил надевать свои старые вещи, когда ему вздумается побродить по Петербургу инкогнито. Наверное, на это и намекал Сен-Жермен.

Мальчик устроился в углу «Австерии» за широким дубовым столом, скромно дожидаясь, пока гарсон подарит ему частичку своего милостивого внимания. Нужно сказать, что гарсон оказался старше Фанфана самое большее на год-два. Он был одет в костюм юнги голландского флота: светло-серые холщовые брюки, белую рубаху и короткую (до пояса) синюю курточку с большим количеством маленьких бронзовых пуговиц, пришитых в два ряда. Тонкая шея гарсона была повязана красным платком, а на его русой кудрявой голове красовался вязаный из темно-красной шерсти берет с большим помпоном.

Гарсон порхал, как стриж, между столами, успевая на лету приветливо улыбаться знакомым матросам, отвечать на их соленые шутки и принимать заказы. От его быстрых телодвижений рябило в глазах.

Наконец дошла очередь и до Фанфана. Он был не столько голодным, сколько уставшим от огромного количества впечатлений и приключений, которые выпали на его долю за время поездки графа Сен-Жермена из Парижа в Петербург. Наступил известный многим путешественникам «откат», когда все трудности и лишения позади, и ты можешь полностью расслабиться, даже поболеть, или просто поваляться в постели, и безбоязненно предаться разным несущественным делам и развлечениям.

От нечего делать Фанфан начал по слогам читать своего рода рекламное объявление, которое описывало услуги, оказываемые «Австерией». Оно представляло собой парсуну, выполненную масляными красками.

В верхней ее части не очень искусный художник нарисовал морскую баталию — фрегаты с поднятыми парусами, развевающиеся вымпелы, огонь и пороховой дым, в котором тонули несущественные детали изображения, а ниже канцелярским почерком было аккуратно выведено кистью: «Сей Трактирный дом назначен для приезжающих из иностранных государств иноземцев и всякаго звания персон и шкиперов и матросов, також и для довольства Российских всякаго звания людей, кроме подлых и солдатства. Мы предоставляем квартиры с постелями, столы с кушаньем, кофе, чай, шеколад, биллиард, табак курительный, виноградные вина, Гданскую и Французскую водки, заморский элбирь, легкое полпиво Санкт-Петербургского варения…»

Пока обоз неспешно двигался к Петербургу, граф Сен-Жермен превратился в толкового, но очень жесткого учителя. Он преподавал Фанфану тонкости придворного этикета, а также обучал его мастерству актерского перевоплощения. Вскоре мальчик уже был способен достаточно правдоподобно изображать и горбуна, и безногого калеку, и дворянского недоросля, и даже мог превратиться в юную девицу, что особенно не нравилось Фанфану. Юбки, корсеты и фижмы наводили на него панический ужас.

Не получи он строгий и недвусмысленный наказ от Винтера везде сопровождать Сен-Жермена, мальчик уже сбежал бы от графа. А так нужно было до слез смущаться своего дурацкого вида в женских одеждах и стоически терпеть, стиснув зубы, все эти надругательства над своей свободолюбивой личностью.

Но главный упор был сделан на изучение русской речи. «Человеку без знания языка чужой страны, в которую он едет, нечего там делать, — поучал граф Фанфана. — Он становится изгоем. Над ним могут посмеяться, а он даже не поймет этого. И не ответит, как должно, не укоротит шпагой язык наглецу. Он нем и слеп в чужой стране, если не понимает, что ему говорят. А нам предстоят в Московии серьезные дела. И ты должен хоть что-то соображать — для начала. Учить иноземные языки очень непросто. Но очень хочу надеяться, что у тебя получится…», — в последней фразе Сен-Жермена прозвучало сомнение.

Граф зря сомневался. Наверное, у Фанфана был особый талант к языкам. Он все схватывал на лету. А память у него была просто феноменальная. Это во-первых. А во-вторых, в Бурбонском полку служили и поляки, язык которых был очень похож на русский.

Спустя две недели после начала занятий, которые длились с утра до вечера с короткими перерывами на обед, мальчик уже мог изъясняться на русском языке довольно сносно, правда, с ярко выраженным акцентом. Так же быстро он изучил и русскую азбуку. Но письменная грамота далась ему труднее, и Фанфан мог читать только по складам.

Возможно, граф хотел ограничиться лишь обучением Фанфана разговорной речи, но когда мальчику пришлось признаться, что он умеет читать и писать по-французски (его выдал Густав; он услышал, как новый паж господина, забывшись, где он находится и с кем, читает вывески придорожных таверн), удивленный и немного озадаченный Сен-Жермен решил преподать ему и русскую грамматику.

Фанфан совершенно не сомневался, что граф был бы просто потрясен, узнав, что бывший грум дядюшки Мало, замухрышистый сорванец в заплатанной одежде, свободно изъясняется на нескольких европейских языках. Но это была такая большая тайна, о которой не знал даже мсье Винтер. Ему было известно лишь то, что Фанфан умеет читать и писать по-французски и немного знает один иностранный язык — немецкий.

Однако в те времена знание двух языков не считалось чем-то особенным, и уж тем более — необычным. Обширные торговые связи между королевствами, княжествами, графствами и многочисленные войны с захватом чужих территорий располагали к тесному общению жителей Западной Европы, которые быстро сообразили, что, зная язык врага или иноземного купца, всегда можно получить прибыль; или, по крайней мере, не умереть с голоду и не потерять голову из-за непонимания.

И все же настоящих полиглотов — таких, как Фанфан — насчитывалось немного; они находились в основном среди еврейских негоциантов и ростовщиков.

Что касается Фанфана, то он давно смекнул, что такие познания лучше держать при себе. Это все равно как наваха в потайном кармане. Противник думает, что ты безоружен, поэтому становится беспечным, и тут же следует смертоносный выпад навахой — как всплеск неожиданной молнии в темной ночи.