Читать книгу - "Таинственный доктор - Александр Дюма"

Впереди шествовали сеньор де Шазле, которого уже начинали звать бывшим сеньором, и комиссар Аржантона, украшенный шарфом.

Позади плелась другая пара — браконьер Жозеф и его мать. Справедливость требует отметить, что, в отличие от сеньора и комиссара, эти двое шли весьма неохотно и, кажется, отнюдь не по своей воле.

Судя по всему, все четверо направлялись именно к дому Жака Мере: на этот дом комиссар показывал пальцем сеньору де Шазле.

Чем ближе подходили незваные гости, тем сильнее сжимала тревога сердце доктора. Охватившее его безотчетное чувство можно сравнить с тем, какое инстинктивно испытывают животные, когда скопившаяся в воздухе гроза насыщает воздух электричеством и над самой их головою оглушающе гремит гром.

Толпа встретила сеньора де Шазле глухим ропотом, но расступилась перед полицейским комиссаром.

Тот направился прямо к доктору.

— Гражданин Жак Мере, — сказал он, — я приказываю тебе, под страхом кар, предусмотренных законом для преступников, виновных в похищении несовершеннолетних, немедленно возвратить гражданину Шарлю Луи Фердинанду де Шазле его дочь Элен де Шазле, которую ты в течение семи лет прячешь у себя в доме и которую вверили тебе присматривавшие за нею Жозеф Бланжи и его мать, дабы ты оказал ей врачебную помощь, в коей она нуждалась.

Тут за спиною доктора раздался душераздирающий крик. Кричала Ева: она приоткрыла дверь как раз в тот миг, когда комиссар заговорил, и слышала его требование.

Не подхвати ее доктор, она без чувств упала бы на землю.

— Та ли это особа, которую вы семь лет назад вверили доктору Мере? — спросил комиссар у Жозефа Бланжи и его матери, указывая на Еву.

— Да, сударь, — отвечал браконьер, — хотя по правде сказать, между дурочкой, которую забрал у нас доктор, и барышней Евой разница куда как велика.

— Ее зовут не Ева, а Элен, — сказал сеньор де Шазле.

— О! — вскричал доктор. — Вы отнимаете у меня все, даже имя, которое я дал ей.

— Ну-ну, смелей, будь мужчиной! — сказал Ардуэн, пожимая доктору руку.

— Это ты принес мне несчастье! — упрекнул его Жак Мере.

— И я же помогу тебе утешиться, — отвечал Аруэн.

Поскольку при виде убитого горем доктора и Евы, которая, придя в себя, с рыданиями обвила рукой его шею, толпа начала громко роптать, сеньор де Шазле произнес:

— Я признаю, что вы много сделали для исцеления моей дочери, и готов заплатить вам за лечение, результатами которого вы вправе гордиться, любую сумму, какую вы назовете.

— О несчастный! — воскликнул Жак Мере. — Вы сулите мне деньги в обмен на красоту, талант, ум! Неужели вы не понимаете: то, что я сделал, делалось не ради денег и расплатиться со мной может она одна?

— Расплатиться с вами — каким же это образом?

— Я люблю его, сударь! — вскричала Ева.

Всю свою душу, все сердце, всю свою страсть вложила она в этот крик.

— Господин комиссар, — сказал сеньор де Шазле, — тут спорить не о чем. Вы сами понимаете, что единственная наследница такого рода, как наш, не может выйти замуж за первого встречного.

Услышав это оскорбление, Жак содрогнулся; черты его исказил гнев.

— Прости ему, любимый, — прошептала Ева, — он говорит о благородстве земного происхождения, не ведая, что такое благородство небесное.

— Сударь, — произнес Жак, собрав все свое мужество, — в присутствии многочисленных свидетелей я возвращаю вам мадемуазель Элен де Шазле. Красивая, чистая и целомудренная, она будет достойной супругой не только королю, князю или дворянину, но — что куда важнее — порядочному человеку.

— Жак, Жак, не бросайте меня! — вскричала Ева.

— Я не бросаю вас. Я покоряюсь силе, повинуюсь закону, склоняюсь перед волею семьи: я вверяю вас вашему отцу.

— Напоминаю вам, господин Мере, что вы вправе назвать сумму, причитающуюся вам за услуги.

— Довольно, сударь! Жители Аржантона уже расплатились со мною за вас: они избрали меня членом Конвента.

— Прикажите подать карету, Бланжи.

Бланжи сделал знак, и к крыльцу подъехала роскошная карета. Ливрейный лакей отворил дверцу. Жак Мере помог Еве спуститься с крыльца и, поцеловав ее в лоб на глазах у толпы, вверил ее попечениям новообретенного родителя.

Тот подхватил лишившуюся чувств девушку, сел вместе с ней в карету и приказал трогать. Лошади понеслись вскачь. Сципион бросил на доктора страдальческий взгляд и кинулся вслед за каретой.

— И он тоже! — прошептал Жак.

— Но теперь-то вы согласитесь, не так ли? — спросил Ардуэн.

В глазах Жака Мере блеснули разом вдохновение и гнев.

— Да, теперь я соглашусь, — сказал он. — И горе тем королям, что дают клятвы и тотчас отрекаются от них! Горе тем принцам, что заодно с чужестранцами обнажают шпагу против своей матери-родины! Горе тем сеньорам, которые именуют нас первыми встречными, хотя мы отдаем их детям все наши познания, всю нашу жизнь, всю нашу любовь и превращаем этих детей в существа, достойные с лилией в руке преклонить колена перед Господом! Горе этим сеньорам! До встречи, Ардуэн! Спасибо вам, граждане избиратели; вы еще услышите обо мне. я обещаю вам это, я вам в этом клянусь!

Призвав небеса в свидетели принесенной им гордой клятвы, доктор скрылся в своем доме и там, вдали от чужих глаз, зная наверное, что никто не станет свидетелем его слабости, пал на ковер, схватился руками за голову и зарыдал. Страшное слово срывалось с его уст:

— Один! Один! Один!