Читать книгу - "Алмаз, погубивший Наполеона - Джулия Баумголд"

Губернатор держал «Великий Питт» в руке, стоя у поручней швыряемого волнами корабля, и солнце играло в бриллианте. Он уже видел меловые утесы и красные крыши порта Кале. Сколько он ни сжимал бриллиант в руке, тот так и не стал теплым.

* * *

Нередко существуют два описания одного и того же события; порой я находил три и даже более. Я стал относиться к ним как к разнородным вариантам единственной правды, один из которых наиболее вероятен. Кое-кто утверждает, что Лоран Ронде сам прибыл в Лондон и там встретился с бриллиантом. Нет, он ждал в Кале, ждал, когда Питт и сопровождающие губернатора люди переберутся через дюны.

Губернатор и Ронде встретились в каменном доме. Окна были открыты, слышались резкие крики чаек. Питт в последний раз посмотрел на свой бриллиант при бледном желтом свете, вдохнул витавшие в воздухе запахи яблок и порта.

Лоран Ронде являл собой все, что Питт ненавидел во французах, а Питт ненавидел все французское. Ронде был художник и придворный, сейчас он был свободен от своих обычных изощренных привычек льстить и кланяться, был волен при желании причинить немало неприятностей. Весь в оборках, завит и напудрен с едва заметной вульгарностью. Приятные манеры покрывали его, как корка. Он волновался, и ярусы его кружев трепетали.

— Он несколько более скромный, чем я ожидал, — сказал ювелир, склоняясь над камнем и пытаясь совладать с собой при виде этой красоты. — И я визю пятнышк. Une petite glace dans le filetis et une autre au coin dans le dessous.^[42]

— Что говорит этот проклятый лягушатник? — спросил губернатор.

— Изъян!

— Non, — сказал лорд Лондондерри, человек образованный и прилично говорящий по-французски, но с обычным ужасным и высокомерным английским акцентом и множеством ошибок. — De toutes les pierres princieres il a un blancheur eclat et une beaute de forme unique...^[43]

— Здесь есть два мелких изъяна — один скрыт на павильоне, другой на filetis, — настаивал Ронде. Его губы, накрашенные темно-розовой помадой, скривились в неодобрении, а подбородок плясал от восторга.

— Filetis? Quoi?^[44] — спросил капитан Джон Питт, страшный мошенник и развратник, который не платил своих долгов и однажды украл всю ренту одного из губернаторских имений, смахнув ее шпагой в свою шляпу.

— La ligne exterieure de la table qui forme la centre de la partie superieure du diamante…^[45]

— Чушь собачья! С меня хватит! — сказал губернатор.

Лорд Лондондерри описал круг за спиной Ронде и вложил ему в руку большую пачку банкнот. Питт провел годы в Индии, подавая людям руку отнюдь не пустую; теперь он видел, как его сын делает это. Пришлось вручить две взятки, чтобы избавиться от бриллианта.

Ронде подошел к окну, к естественному свету, как делают все торговцы драгоценными камнями, и камень тяжело сверкнул. Затем Ронде отдал четыре пакета с бриллиантами короны в обеспечение остальной суммы, и «Великий Питт» стал «Регентом».

Губернатор Питт получил одну треть, остальная сумма должна быть выплачена четырьмя платежами через каждые шесть месяцев, плюс пять процентов. В качестве гарантии у него остаются четыре пакета с драгоценностями короны — при каждом платеже один пакет подлежит возврату. Ронде подарил Питту браслет с бриллиантами стоимостью в восемь тысяч восемьсот девятнадцать ливров в качестве возмещения расходов на путешествие. А Питту некому было дарить браслеты.

* * *

Регент не мог позволить, чтобы царь Петр вернулся в Россию, не побывав на одном из его маленьких ужинов.

Царь-великан явился инкогнито, как бомбардир Питер Михайлов, имя, которое он взял несколько лет назад, когда странствовал по Европе. Тогда он собирал сведения об инженерном и морском деле и изучал западные обычаи. Вернувшись в Россию, он обрил бороды своим боярам и отрезал их длинные рукава, которые постоянно попадали в суп. Кроме того, он отрезал еще восемь сотен голов.

У регента и его распутников было нечто общее с царем и его свитой — все они знали, как напиться до полного бесчувствия, и грубые их лица подтверждали это. Царь, как и регент, не мог избавиться от людей, к которым привык: оба нуждались в своих людях, которые служили бы ночной свитой. Оба знали, сколь удивительно мал мир монарха и сколь мало число людей, которым можно доверять. Вот почему аббат Дюбуа, бывший в детские годы регента его наставником, стал первым министром и правил королевством.

На людях, во время аудиенции, царь и регент оба сидели в креслах. Регент низко поклонился, на что царь ответил кивком. Царь Петр взял на руки и обнял маленького короля, так крепко сжав его, что и на глазах вонючего царя, и на глазах мальчика выступили слезы. (Год спустя царь будет вынужден предать смерти своего сына Алексея.)

В эту ночь «бомбардир» надел новый французский парик, который оказался слишком завитым и длинным и был подрезан и заново причесан, как он любил, под горшок. Костюм на нем был из грубой шерстяной ткани, он носил широкий пояс со шпагой и никаких манжет на рубахе. Он вымылся ради такого случая, поскольку ему предстояло быть представленным куртизанке, известной под именем Ля Филлон, чья слава долетела даже до Санкт-Петербурга, города, который он построил.

Вереницей карет без опознавательных знаков они двинулись в Hôtel particulier.^[46] Ля Филлон, который был выстроен в современном вкусе — рококо, зеркала, пастельные цвета, много белого и золотого, с круглыми комодами работы Чарльза Крессента, инкрустированными позолоченной бронзой. Все текло вспухшими гнутыми линиями, позаимствованными у природы. У входа их встретили любезные красавицы. Царь никогда не видел таких светловолосых женщин, как Ля Филлон. Она была почти такого же роста, как и он сам, — более шести футов — со странно несоответствующими этому росту пропорциями античной статуи и кожей, которая сияла подобно морской жемчужине. Светлые густые волосы ниспадали свободными локонами на ее великолепную грудь и ниже, до колен, укрывая ее, как плащом. У нее был маленький прямой нос и глаза как чистые изумруды, приподнятые кверху и широко расставленные. Царь мгновенно забыл, что в течение шести недель своего визита притворялся, будто едва знает французский, и посему всюду ходил с переводчиком. Внезапно он обрел беглость языка, пока Ля Филлон вместе с Маринацией, еще одной известной куртизанкой того времени, темноволосой, в противоположность хозяйке, вели правителей по заведению.