Читать книгу - "Холод южных морей - Юрий Шестера"

— Давайте, Фаддей Фаддеевич, не будем эгоистами и пригласим сюда всех офицеров и ученых обоих шлюпов. Пусть и они полюбуются этой чудо-экспозицией.

Когда страсти и возгласы восхищения несколько улеглись, к Андрею Петровичу обратился художник Михайлов.

— Не считаете ли вы, что фон этой экспозиции можно было бы написать несколько повыразительней, более реалистичней, что ли?

Андрей Петрович неожиданно оказался в довольно затруднительном положении. Ведь свои услуги предлагал известный живописец, большой мастер своего дела. Однако…

— Большое спасибо за ваше предложение, Павел Николаевич! Но у меня есть большие сомнения по этому поводу, — как можно тактичнее начал Андрей Петрович. — Дело в том, что прекрасно написанный второй план может подавить своим великолепием содержание экспозиции, основу которого составляют все-таки чучела морских животных. И в этом случае вся композиция может потерять значительную часть своего познавательного значения. Но это только мое, сугубо личное мнение, которое может быть и не совсем точным и правильным. Я всего-навсего только ученый, и меня в первую очередь интересует содержание именно переднего плана, а не его фона.

И по реакции полутора десятка присутствующих почувствовал, что их мнение склоняется в его пользу.

— Сдаюсь, Андрей Петрович! — натянуто улыбнулся художник. — Вы не только большой ученый, но и человек, умеющий блестяще аргументировать свою позицию.

— Уж это точно! — отозвался Фаддей Фаддеевич, радуясь вроде бы благополучно закончившейся дискуссии. — Кому, как не мне, знать убойную силу его аргументов, — рассмеялся он, поддержанный окружающими.

— И кто же исполнитель этого фона, как выразился Андрей Петрович? — полюбопытствовал живописец, не желавший, видимо, просто так сдавать уже своих позиций.

«Вот язва! — вскипел от несправедливости Андрей Петрович. — Не автор, а, видите ли, исполнитель. Мог бы, между прочим, и поучиться у этого исполнителя, например, композиции. Я же только намекнул ему, что хотел бы видеть на втором плане, а он развернул этот намек в целую панораму. Да как развернул!»

— Матвей! — громко позвал он.

Матвей, стоявший за дверью и слышавший вопрос, прошел через проход расступившихся офицеров.

— Канонир первой статьи Захар Красницын, ваше благородие! Их высокоблагородие господин ученый разрешили мне подобрать в помощники любого матроса из команды шлюпа, ваше благородие.

— И откуда же у него эти таланты? — удивленно поднял брови живописец.

— Захар был слугой у барина, который занимался художествами. Растирал краски, подбирал колер, а иногда по просьбе барина подрисовывал отдельные места на его картинах, особливо дали. Так и познал эти художества, ваше благородие.

— М-да… — многозначительно изрек живописец, оскорбленно глянув на Андрея Петровича, который усмехнулся про себя: «Ничего, переживете, господин художник!»

— И велика ли артель у тебя, Матвей? — заинтересованно спросил лейтенант Лазарев.

— Никак нет, ваше благородие! Кроме меня еще Макар, вестовой их высокоблагородия господина капитана, упомянутый Захар да плотник Петр Матвеев, ваше благородие.

Лазарев задумался. «Вот так командуешь людьми, тебе вверенными, и не задумываешься, что у каждого из них есть свои таланты, втуне спрятанные», — вздохнул он. Затем вынул из кармана довольно большую серебряную монету, повертел ею и передал Матвею.

— Это пиастр, равный пяти рублям серебром. Раздели их между артельщиками сообразно их труду, вложенному в общее дело, по твоему разумению. И спасибо тебе за вами содеянное!

— Рад стараться!

И, кажется, впервые Андрей Петрович заметил слезинку, сверкнувшую в его глазах в свете факела.

* * *

На прощание Лазарев крепко пожал руку Андрею Петровичу.

— Большое спасибо, Андрей Петрович, за вашу плодотворную научную деятельность. Думаю, что вы можете претендовать в Академии наук на место академика.

— А на кой ляд ему сдалось место академика, — вмешался Фаддей Фаддеевич, — если он и так почетный член академии?

— Но звание профессора вам бы не помешало, Андрей Петрович? — продолжал настаивать Лазарев.

— Нет, Михаил Петрович, не помешало бы, — смущенно признался тот.

— А ведь после завершения экспедиции вы могли бы обработать результаты своей плодотворной научной деятельности и блестяще защитить докторскую диссертацию. А я бы, например, с большим удовольствием дал заключение о практической реализации ее основных положений. Так что подумайте об этом, Андрей Петрович.

— Спасибо на добром слове, Михаил Петрович!

— А вашу экспозицию можно смело хоть сейчас выставлять на показ публике — успех будет гарантирован. И правильно сделали, что не согласились с предложением художника Михайлова. Вы были совершенно правы.

И последнее. Теперь всех морских животных, добытых командой «Мирного», я, как понял, должен буду передавать на «Восток»?

— Не совсем так, Михаил Петрович. Только по паре каждого вида, самца и самку, и то при условии, что таковых нет в нашем собрании чучел.

— Понятно, Андрей Петрович. Вы отводите мне роль своеобразного селекционера.

— Ни в коем случае! Это своего рода первичный отбор, который конечно же должен производить натуралист. Но за неимением такового, вам, Михаил Петрович, с вашими обширными познаниями производить его не будет представлять никаких затруднений.

— Тем более, что другой мой заместитель выполняет обязанности натуралиста так же на общественных началах, — не преминул подчеркнуть Фаддей Фаддеевич.

Лазареву оставалось только улыбнуться.

* * *

Андрей Петрович, проводив гостя, вернулся в свою каюту и стал анализировать результаты встречи.

«Прекрасно образованный флотский офицер с обширным кругозором, далеко выходящим за рамки его профессиональной деятельности… Пожалуй, в этом плане он даст фору Фаддею. А тот чувствует это и ревнует».

Он никак не мог простить себе оплошности и с воинским чином Лазарева, и с его должностью капитана «Суворова». «А Фаддей тоже хорош: “Я давно следил за Лазаревым!” Как бы не так. Тоже любитель пустить пыль в глаза!» — в сердцах возмущался Андрей Петрович беспардонности друга. А затем глубоко задумался, вспоминая события, происходившие в Русской Америке в последние годы его пребывания там.

«Почему же “Суворов”, заранее прибывший в Новоархангельск, чтобы совместно действовать с “Кутузовым”, который должен был подойти туда позже, вдруг поспешно, не дождавшись того, вернулся в Кронштадт? Ведь для этого, безусловно, должна была быть очень веская причина, не так ли?» — и вдруг похолодел от пришедшей на ум догадки. Вынул батистовый носовой платок и вытер вспотевшие лоб и шею. Потом встал и, как всегда в минуты внутреннего волнения, привычно заходил по каюте.