Читать книгу - "Холод южных морей - Юрий Шестера"

В 6 часов утра 4 июля 1819 года шлюп «Восток» при свежем норд-осте снялся с якоря и вступил под паруса. Кронштадтский рейд с провожающими родных и близких в дальний и опасный путь к неведомым южным полярным землям остался позади. Проходя бастионы Средней и Купеческой гаваней, они видели толпы народа, который приветствовал их взмахами шляп и криками «ура!». Матросы, поставленные вдоль борта, ответили им пятикратным протяжным «ура!». Шлюп отсалютовал крепости пушечными выстрелами и прибавил парусов. Бастионы окутались пороховым дымом и громом ответного салюта приветствовали отважных мореплавателей. Шлюп «Мирный» тоже снялся с якоря и следовал за своим флагманом.

Андрей Петрович, стоя на мостике рядом с Фаддеем Фаддеевичем, уже во второй раз надолго покидал Кронштадт, но только с той лишь разницей, что друг его был уже не юным мичманом, а капитаном шлюпа и начальником Антарктической экспедиции, а он — его ближайшим помощником. А это были две большие разницы.

Вслед за ними покинула Кронштадт и другая экспедиция, возглавляемая капитан-лейтенантом Васильевым, направлявшаяся в Арктику через Берингов пролив для отыскания северо-западного прохода из Тихого океана в Атлантический.

* * *

После окончания поминок по батюшке они сидели в комнате Андрюши, и Фаддей выжидательно смотрел на своего друга.

— До выхода экспедиции в кругосветное плавание остались считанные дни, — напомнил он, — и времени на раздумья больше не остается. Меня самого очень поздно назначили начальником экспедиции и капитаном «Востока», на котором я поднял свой брейд-вымпел, когда офицерские штаты его были уже укомплектованы. Мне лишь с большим трудом удалось назначить на должность старшего офицера шлюпа «Восток» капитан-лейтенанта Завадовского, моего помощника с фрегата «Флора», которым я командовал на Черном море. Теперь вся надежда на тебя.

— Почему же так получилось? — искренне удивился Андрей Петрович. — Ведь такие назначения, как мне известно, производились заблаговременно, иногда за несколько лет до начала экспедиции. Так было и с Берингом, и с Крузенштерном.

— Ты абсолютно прав. Но, во-первых, с организацией этой экспедиции очень торопились, чтобы успеть обогнать англичан и французов, которые вроде бы как проснулись от гипнотического сна, в котором в течение полувека находились под воздействием авторитетных заявлений капитана Кука, сделанных им после неудачных попыток открытия южных полярных земель. Ведь не зря же Иван Федорович Крузенштерн в записке морскому министру маркизу де-Траверсе[1]уже 31 марта, то есть мене двух месяцев тому назад, писал полные тревоги следующие слова. Подожди, сейчас попробую по памяти восстановить их в точности, ибо они, наверное, навсегда запали в мою душу. А это важно, кроме всего прочего, и для тебя. «…Славу такого предприятия не должны мы допускать отнять у нас; она в продолжении краткого времени достанется непременно в удел англичанам или французам». По-моему, именно так.

Во-вторых, вроде бы начальником Антарктической экспедиции намеревался стать и сам Крузенштерн, который, кстати, одним из первых выдвинул саму идею ее организации. Но у него не заладилось что-то со зрением, и поэтому он рекомендовал на эту должность меня, так как Головнин, которому он отдавал предпочтение, в это время был в кругосветном плавании в Русскую Америку, — при этих словах Андрей Петрович недобро усмехнулся. — Однако было принято решение назначить начальником экспедиции капитан-командора Ратманова, который, как ты помнишь, был старшим офицером шлюпа «Надежда» у Крузенштерна во время нашего первого кругосветного плавания. Но незадолго перед этим тот, командуя кораблем, при возвращении из Испании потерпел во время бури кораблекрушение у мыса Скагена и находился на излечении в Копенгагене. Поэтому Ратманов вместо себя рекомендовал на эту должность меня, что совпадало и с мнением Крузенштерна. Вот так в самый последний момент назначенным на должности начальника экспедиции и капитана «Востока» стал я, будучи до этого резервным кандидатом.

— Надо же, как все чуднó закрутилось, — покачал головой Андрей Петрович и задумался.

Гробницу для батюшки в фамильном склепе он уже заказал, но времени для объезда всех имений с инспекцией, как он обещал батюшке после его кончины, явно не хватало, и это мероприятие в случае его согласия на участие в экспедиции откладывалось как минимум на целых два долгих года. Андрей Петрович переменил положение своего тела в кресле и тяжко вздохнул — не в его правилах было нарушать данное обещание, да еще перед отцом на его смертном одре. Хотя, с другой стороны, он его и не нарушал, а только откладывал исполнение. В то же время упустить возможность участия в столь необычном кругосветном плавании в южные высокие широты было явно неразумно. В другое время он бы принял сделанное ему подобное предложение, не задумываясь ни на минуту. Он бы это почел за счастье, свалившееся с небес. Это, конечно, так. Но ведь, само собой, надо было и оказать дружескую помощь Фаддею, который в ней, как он чувствовал, очень нуждался. И взглянул на друга, напряженно ждавшего его решения.

— Мы успеем хотя бы отметить девять дней после кончины батюшки? — несколько рассеянно, но в то же время с явной тревогой в голосе спросил Андрей Петрович.

— Должны успеть, — облегченно вздохнул Фаддей Фаддеевич, откинувшись на спинку кресла. — В крайнем случае я обещаю задержать отплытие шлюпов под каким-либо благовидным предлогом.

— Тогда плывем вместе, Фаддей.

— Спасибо, Андрюша.

И друзья крепко обнялись.

* * *

Прибыв на «Восток», Андрей Петрович был приятно поражен размерами и изысканностью отделки адмиральской каюты, выделенной Фаддеем Фаддеевичем в его распоряжение. Она была очень похожа на каюту, которую занимал камергер Резанов на «Надежде» во время их плавания на Дальний Восток. Но ту он видел только однажды во время аудиенции у камергера перед приходом в Петропавловскую гавань после визита в Японию и, будучи полностью поглощенным волновавшими его проблемами, не особо обращал внимания на ее убранство. Теперь же эта каюта стала его жилищем минимум на два года, и он с интересом осмотрел ее.

Большие окна, занавешенные тяжелыми шторами, вместо иллюминаторов; между ними — трюмо с изящной отделкой; огромный двухтумбовый письменный стол со стоящими на его полированной поверхности позолоченным канделябром на пять свечей, вычурной чернильницей с крышкой, хрустальным стаканчиком с пучком остро заточенных гусиных перьев и серебряным звонком для вызова вестового; кресло добротной работы, обитое мягкой кожей; перед письменным столом — изящный столик с двумя мягкими стульями по его бокам для посетителей; большой книжный шкаф и полки для книг над ним.