Читать книгу - "Приключения Мак-Лейстона, Гарри Руперта и других - Майк Гервасиевич Йогансен"

было иначе. Мы отсюда не выберемся. Вы офицер французской армии. Вы служили противоположной стороне. Если бы мы встретились при других обстоятельствах — я, не колеблясь, застрелил бы вас, как собаку.

Но теперь мы оба все равно погибнем. Мы не пройдем и три лье. А до станции еще сотни. Завтра или послезавтра мы погибнем здесь. Все кончено. Мы товарищи пред лицом смерти. Простимся же, товарищ!..» И Дюваль крепко поцеловал Винсента в губы. Затем он вынул из кобуры револьвер.

Раздался выстрел. Пуля попала Винсенту в голову. Но стрелял не Дюваль. Мгновенно он овладел собой и откатился, хватаясь руками за траву, в кусты. Как кошка, перевернулся на живот и стал ждать. Раздался второй выстрел — пуля просвистела у него над головой. Дюваль громко и жалобно заскулил. Из чащи высунулись две головы и вышли два-три туземных солдата. За неграми осторожно шел белый унтер-француз. Негры схватили Винсента за ноги и поднесли тело к унтеру. Унтер начал медленно расстегивать куртку Винсента.

В эту минуту Дюваль, прицелившись в унтера, свалил его с ног. Вторым выстрелом он положил негра и, выскочив из кустов, приставил другому к груди револьвер. «Бросай винтовки», — коротко скомандовал он. «Ложись!» — скомандовал второй раз. Затем подошел к унтеру, вытащил из его кармана пакет с хиной и жадно проглотил одну, другую, третью порцию. «Шагом марш!» — скомандовал он в третий раз…

Через две недели по дороге в Либревиль ехал в экипаже белокурый человек. На станциях он предъявлял бумаги на имя офицера запаса Винсента Поля. Сыпя деньгами направо и налево, он вступал в разговоры с унтерами и интересовался положением рабочих, мостивших дорогу.

Глава 4

КАВАЛЕРГАРДСКОГО ПОЛКА РОТМИСТР

Разговоры маятника. Муравьед. Перстень, о котором читатель кое-что узнал в главе 3. Нападение большевиков. Полка Ее Величества ротмистр. Танец шести свечей. Настроение Дюверье все портится. Кровь на лаковых туфлях. Эдит наконец соглашается на предложение д-ра Рипса.

Дверь бесшумно приоткрылась, и в комнату просунулся длинный, любопытный нос.

Все было тихо. Из-за потрепанной занавески над кроватью доносилось ровное дыхание. Птица в углу чистила клюв в своей клетке, мята в крошечных горшочках на окне наполняла комнату болотной свежестью.

Все было хорошо, и потому, нос, передернув несколько раз ноздрями, скрылся. Маятник болтал медным животом, а стол, безногие калеки-стулья и потертый шкафчик прядали ушами и слушали. Вдруг стенные часы охнули, захрипели и приготовились бить. За занавеской что-то пошевелилось. Часы пробили, испугались и умолкли. Вещи тоже сникли и больше не слушали — они были уже безжизненны. Теперь слушала, как тикают часы, Эдит.

Эдит хотела подняться и не могла. Спина была словно лубяная, а вместо руки — огромный куль из бинтов. Она с любопытством повела глазами по комнате. Вспомнила: в шлюпке было холодно и мокро. Зубы стучали, как эти часы — только чаще. Еще проблеск сознания — лицо Рипса — острая боль в руке, кто-то склоняется над рукой и делает перевязку. Перед этим руку сгибают — мельтешение зеленых молний и серый покой.

Потом долго ехали на чем-то, и каждую секунду боль отдавалась в руке. Теперь рука очутилась в этой комнате на кровати рядом с Эдит.

Никогда еще этой руке, когда она была стройна и чиста, а не представляла собой неуклюжий сверток из полотна и марли, не доводилось просыпаться в такой нищенской комнате. В романах, страницы которых она небрежно листала, героини имели привычку просыпаться в будуарах, подобных будуару Эдит в Нью-Йорке. А если какая-то героиня и рождалась под дымным потолком подвала, то страниц через 200–300 она меняла печальную участь на ковры под ногами, тигровую шкуру и дымчатые кружева. Хотелось есть, было очень сыро и неприятно.

Скрипнула дверь, и вновь просунулся любопытный нос. Почувствовал, что не все хорошо, потому что за ним просунулось продолговатое лицо, похожее на морду муравьеда — на нем, как две кнопки, блестели сереньких глаза.

— Кто вы? — спросила Эдит.

Вместо ответа вновь скрипнула дверь, и нос муравьеда спрятался.

Эдит услышала, как кто-то шепотом советовался в соседней комнате. Один голос был мужской.

Зато, когда муравьед — он же хозяйка — вернулся в комнату, Эдит узнала, что ее звали мисс Вуд. Она называла Эдит Мартой. Значит, Эдит из осторожности не сказала своего настоящего имени.

— Вы останетесь у меня, пока не выздоровеете. Один ваш добрый друг вчера привез вас сюда и просил меня позаботиться о вас.

— Кто такой?

— Его имя — Джим Рипс!

Далее мисс Вуд рассказала о погоде, о квартирной плате, о сырости, о ценах на мясо, о своем ревматизме, о том, где находится уборная и еще о многих интересных вещах…

Огромная площадь была заполнена народом. Над приглушенным гудением толпы носился световой луч и рисовал на экране подробности гибели транспорта «Виктория».

Портреты капитана, помощника капитана, вахтенного, миллиардера Мак-Лейстона, которому принадлежал пароход, и младшего юнги, парня десяти лет.

Взрыв. Густые тучи дыма — и больше ничего. Корма парохода: люди и крысы прыгают в воду, копошатся у лодок. Рядом воронка кипящей воды уже затянула нос корабля.

Люди на шлюпках. Вдалеке торчит корпус «Виктории»…

Дальше длинные столбцы погибших и спасшихся. Кое-какие портреты.

Гарри протиснулся поближе к экрану, он был близорук — ему хотелось узнать, не попал ли кто-нибудь из американских товарищей в эту историю. Усталыми глазами пробегал он имена людей, которых никогда не знал и никогда не узнает.

Вдруг он вздрогнул. Не веря своим глазам, он схватил за плечо соседа. Тот, не понимая, посмотрел на молодого рабочего и вежливо выругался.

«Марта Лорен» — прочитал Гарри в списке тяжело раненых. Завтра он начнет ее искать.

На второй день своего пребывания на улице такой-то Эдит послала телеграмму отцу. Потом еще и еще. Ответа не последовало.

Мисс Вуд пожимала плечами, и ее ноздри раздувались. Она была искренне удивлена.

Эдит пришлось отдать ей два своих перстня: мисс Вуд была так бедна, а Эдит должна была рано или поздно получить ответ от Лейстона.

Но один перстень она не отдала — перстень старинной работы с выгравированной буквой «L». Лейстон подарил ей его в