Читать книгу - "Сказание о Юэ Фэе, славном воине Поднебесной - Цянь Цай"

есть предпоследний день года. Идет дождь – или, образно говоря, «заплакало небо». И дальше, если к иероглифу «фэн» добавить два небольших штриха, то получится иероглиф «цинь»! Ясно, что смертельный яд приберег не кто иной, как Цинь Гуй. Эта часть предсказания уже сбылась. А вот следующие строки:

Будет пустой апельсин

Ядом тем начинен,

Связанного никто

Тогда уже не спасет.

Остерегайся плыть

В пучину ветра и волн!

Крепче держись за руль,

Пока еще время ждет…

Смысл их пока мне не совсем понятен, но, скорее всего, они тоже говорят о неизбежности моей гибели. Попрошу вас, дайте мне кисть и бумагу.

Ни Вань принес письменные принадлежности. Юэ Фэй написал письмо, запечатал и сказал смотрителю:

– Спрячьте, пожалуйста, а когда я умру, отвезите в Чжусяньчжэнь. Там в главном лагере у моих братьев Ши Цюаня и Ню Гао хранится печать юаньшуая. Если до них дойдет весть о моей гибели, они поднимут мятеж, а это даст кое-кому повод говорить, будто я тоже не был предан государю. Обязательно передайте письмо: это избавит государя от опасности и сохранит мое имя незапятнанным!

– Я вижу, что творится в нынешнем мире, – сказал Ни Вань. – От всего сердца желаю вам живым выйти из темницы. Ну а если этого не случится, я тоже не стану цепляться за ничтожное жалованье, брошу проклятую должность и уеду на родину. Моя деревня как раз неподалеку от Чжусяньчжэня, и я заодно отвезу ваше письмо.

Они еще выпили вина и продолжали беседовать.

Неожиданно вошел стражник, наклонился к Ни Ваню и прошептал что-то ему на ухо. Ни Вань побледнел.

– Что вас так испугало? – участливо спросил Юэ Фэй.

Ни Вань знал, что обмануть Юэ Фэя ему не удастся, и, опустившись на колени, сказал:

– Прибыл императорский указ!

– Государь повелевает покончить со мной?

– Да, это указ о вашей казни! Только я не могу его выполнить!

– Нарушать государевы указы никто не имеет права! – строго сказал Юэ Фэй. – Боюсь только, как бы Юэ Юнь с Чжан Сянем не взбунтовались. Позовите их, я сам с ними поговорю.

Ни Вань послал доверенного человека известить Ван Нэна и Ли Чжи об указе, а сам привел Юэ Юня и Чжан Сяня.

– Прибыл высочайший указ, – сказал им Юэ Фэй. – Нас сперва свяжут, а потом объявят государеву волю.

– Батюшка, зачем же нас связывать? – возразил Юэ Юнь. – Если хотят казнить, пусть казнят!

– Провинившийся чиновник только связанным может принимать волю государя!

Юэ Фэй собственноручно связал Юэ Юня и Чжан Сяня, а затем потребовал, чтобы тюремщики связали его самого.

– Где указ? – спросил он смотрителя.

– В Беседке ветра и волн, – ответил Ни Вань.

– Теперь все понятно! – воскликнул Юэ Фэй. – В гате Дао-юэ есть строки: «Остерегайся плыть в пучину ветра и волн». А я-то думал, что речь идет о ветре и волнах на Янцзы! Беседка ветра и волн! Вот оно, место нашей гибели!

– Мы проливали кровь в боях, совершали подвиги, а нас хотят убить! – возмутились Юэ Юнь и Чжан Сянь. – Не бывать этому! Батюшка, давайте силой вырвемся из тюрьмы!

– Замолчите! – прикрикнул Юэ Фэй. – Настоящий муж не должен бояться смерти! Смерть для него – возвращение домой! Чем жить в мире, где властвуют предатели, лучше умереть.

И Юэ Фэй твердыми шагами вошел в Беседку ветра и волн.

Тюремщики накинул ему и его сыновьям веревки на шею и задушили их.

Юэ Фэю в это время было тридцать девять лет, Юэ Юню – двадцать три года.

В тот момент, когда души казненных возносились на небеса, над землею, вздымая песок и камни, пронесся яростный вихрь. По равнинам расползся черный туман, погасли огни.

Читая в истории строки о гибели героев, потомки с возмущением плевались и ругали предателя Цинь Гуя, его жену Ван и других изменников, которые, пользуясь властью, чинили беззакония.

Многие поэты сложили стихи, в которых оплакивали Юэ Фэя. Вот некоторые из этих стихов:

Железные кони чжурчжэней

Помчались в облаке пыли,

Грозила беда большая

Южносунской столице.

Под сень родимого дома

Государей не возвратили —

По одиноким героям

Как же слезам не литься?

* * *

Скорблю, что Гао-цзун не распознал

Героя чистой, пламенной души,

И благородный, неподкупный воин

Попал в пучину клеветы и лжи!

Деревьями порос могильный холм,

Тревожит сердце скорбный шум листвы,

Потомки не забудут никогда

Того, кто столько подвигов свершил!

* * *

Столбы у могилы, сосновые ветви

К холодному северу устремлены.

Всем сердцем вникаю в могильную надпись,

В которой Конфуция чтятся заветы.

Озерные волны уже отшумели,

И слуги придворные обличены.

Вином загустевшим делиться мне не с кем,

Печальная песня пропета…

* * *

Пал незаслуженной смертью

Преданный сын отчизны,

Но правда небес сияет,

Коварством ее не убьешь!

Осталась в наследство людям

Летопись славной жизни,

Грядущие поколенья

Поймут, где правда, где ложь!

* * *

Летел, как дракон, вынимая меч

Из драгоценных ножен,

Негодовал он, как грозный тигр,

Врагов страны обличая.

Подл предатель, убивший его,

Низок Цинь Гуй, ничтожен,

Потомкам многие тысячи лет

Не выплакать всей печали!

* * *

Свистели в воздухе мечи и алебарды,

И ратный дух героев был высок.

Быстрее ветра тысячи чжурчжэней,

Спасая жизнь, бросались наутек.

И лишь с тех пор, как славный полководец

Был умерщвлен предательской рукой,

Для гор и рек, для всех владений сунских

Приблизился неотвратимый рок.

* * *

У мудреца, что прожил много лет,

Лоб – как Тайшань[131], и гладок и широк.