Читать книгу - "Вельяминовы. Время бури. Книга четвертая - Нелли Шульман"

Скользнув в библиотеку, прислонившись спиной к двери, Марта прижала к груди труды арийских математиков: «Мне надо с вами поговорить, герр Генрих».

На встрече с рейхсфюрером речь шла не только о новом назначении.

Гиммлер увел Генриха на террасу кабинета. Весной ординарцы рейсфюрера переносили его любимые растения из зимнего сада на большой, просторный балкон. Отсюда виднелись купола и шпили Берлина, поблескивающая под ярким солнцем Шпрее. На гранитном полу, лежала легкая, золотая пыль. В накрытом стеклянной крышей саду оставались кактусы и тропические растения. У рейхсфюрера отлично росли даже орхидеи:

– Ваш брат, – весело сказал Гиммлер, усаживая Генриха в кресло, – обещал привезти средиземноморские образцы. Я давно хотел получить оливковое дерево… – он улыбался, – символ мира. Скоро Германия вернется к безмятежной жизни… – опустившись рядом, он протер пенсне:

– Можно было бы заказать саженец в нашем ботаническом саду, однако я предпочитаю получить растение с его родины, из античной почвы… – Генрих, мрачно, подумал, что Макс вернется из Афин не с одним саженцем. Говоря о командировке старшего брата, отец вздохнул:

– Он хочет сделать отдельную комнату, в галерее, для греческой добычи. Бюсты, вазы… – Генрих отозвался:

– Папа, я обещаю, когда сумасшествие закончится, мы, лично вернем шедевры в музеи, и найдем хозяев… – Генрих, старательно, отгонял мысли о фрейлейн Марте, но ничего не получалось. Он слышал ноктюрн Шопена, видел тонкие пальцы, на клавишах, бронзовые, распущенные по спине волосы:

– И голос у нее такой… – понял Генрих, – ласковый. Как музыка, что она играла… – над министерским кварталом развевались огромные, черно-красные флаги. Из репродукторов, вдалеке, слышался марш. Гиммлер, аккуратно, разлил кофе:

– Вы знаете, что русская кампания закончится до Рождества… – в стеклышках пенсне Генрих видел свое отражение. Рейхсфюрер ценил опрятность, и любил форму. Генрих сходил к хорошему, военному, парикмахеру, перед вылетом из Кракова, и тщательно оделся. Собираясь к рейхсфюреру, он остановился перед зеркалом, в кабинете. Если бы ни рост, его можно было бы поместить на обложку патриотического издания, как образец арийского офицера, защищающего безопасность рейха. Макс, по соображениям конспирации, в прессе не появлялся, а Отто гордился, что его снимки печатают в журналах. Подумав о журналах, Генрих вспомнил тихий голос фрейлейн Марты:

– У НКВД нет моих фотографий. Мои… – девушка запнулась, – родители, покинули СССР, когда мне года не исполнилось… – свидетельство о крещении Марты Рихтер выдала католическая церковь святой Варвары, в далеком городке Цумеб, столице шахтеров юго-западной Африки. В год рождения фрейлейн Рихтер тамошняя местность управлялась британцами, захватившими германские колонии во время войны, но в округе оставалось много немецких колонистов.

По документам, семья Рихтеров переехала в Африку из Швейцарии, в восемнадцатом веке. Арийское происхождение фрейлейн Рихтер было безукоризненным. В конверте лежали хрупкие, пожелтевшие бумаги, написанные готическим шрифтом. Самое старое свидетельство о крещении было помечено серединой семнадцатого века. Предок фон Рабе, судя по документам, появился на шахтах Раммельсберга, в горах Гарца, примерно в то же время:

– Йорден его звали. Йорден Рабе. Он университет закончил, в Гейдельберге. Женился, оставил двоих сыновей, а сам в шахте погиб. Второй его сын, Михаэль, отправился работать на соляные шахты, в Польшу, и не вернулся оттуда… – Генрих вспомнил, что в то время Польша воевала с Россией и Швецией:

– Наверное, тоже погиб… – в ювелирной лавке, увидев бумаги Марты, он удивился:

– Отличная легенда. У вас прекрасное прикрытие. Немцы из подобных мест, – усмехнулся Генрих, – из бывших колоний, считаются, как ни странно, образцом чистоты арийской крови. Они не вступали в брак с местным населением, выписывали невест из Европы… – он листал документы:

– Потом ваши родители отправились в Буэнос-Айрес, где тоже большая немецкая община, с прошлого века… – Генрих поднял серые глаза: «Кто бы ни готовил вашу… – он поискал слово, – операцию, он все очень тщательно продумал…»

– Это мама, – Марта, едва заметно, улыбнулась:

– Она ездила в Германию, до моего рождения. Курьером, от Коминтерна, для связи с местными коммунистами. Она участвовала в Гамбургском восстании, слышала выступления Гитлера… – Марта помолчала:

– Она тогда предупреждала, об опасности нацизма. Она оказалась права… – Генрих напомнил себе, что фото Марты, с Ганной Рейч, опубликовали в «Фолькишер Беобахтер», в декабре.

Он хмыкнул:

– Опасности нет. Через три недели в Берлине не останется ни одного советского гражданина. Вряд ли фрау Рихтер сообщала агентам СССР, которых она курировала, как выглядит ее дочь… – слушая Гиммлера, Генрих, в очередной раз, подумал, что Германия для Марты, в ближайшее время, станет самым безопасным местом проживания:

– В Швеции ее могут найти, русские. Тем более, в Швейцарии. До Америки сейчас никак не добраться, – Гиммлер тоже говорил о США.

По словам рейхсфюрера СС, война в России ожидалась короткой:

– Рождество встретим в Кремле… – уверил его Гиммлер, – мы не повторим ошибки Наполеона, не отложим вторжение. За два летних месяца, пользуясь сухой погодой, наши танки дойдут до Москвы. Ожидается много пленных, мы расширим лагеря, и, конечно, позаботимся о евреях СССР. Думаю… – Гиммлер помешал кофе серебряной ложечкой, – мы создадим гетто только в крупных городах, с промышленным потенциалом, как в Польше. Но, в отличие от Европы, где мы можем депортировать евреев по железной дороге, и не тратить много средств, в России огромные расстояния. Поэтому… – Гиммлер пощелкал пальцами, – мы избавимся от еврейского населения сразу. Хирургически, – он улыбался, – быстрым способом. Массовые расстрелы требуют времени, и плохо отражаются на моральном состоянии наших военнослужащих. Химики, инженеры работают над проблемой… Мы используем польские лагеря, расположенные близко к территориям бывшей России… – они развернули карту. Генрих, внимательно, запоминал все, что говорил рейхсфюрер:

– Начались депортации из Бельгии, Голландии… – последнее письмо от дорогого друга пришло на ящик Эммы, в Потсдаме, две недели назад. Генрих велел себе не волноваться. О председателе амстердамского юденрата Гиммлер ничего не сказал, но Генрих ожидал, что профессора Кардозо, и его семью не тронут. В Польше чиновники юденратов вели спокойную жизнь:

– Многие их предателями считают, – подумал Генрих, – дверь Кардозо ругательствами расписали. Амстердамские евреи позаботились. Однако ни мы, то есть СД, ни партизаны не тронут великого ученого, какие бы у него ни были моральные принципы. Вернее, их отсутствие… – поправил себя Генрих:

– Он собственного шурина сдал Максимилиану. Однако он не знает, где дорогой друг обосновалась. Она скоро покинет Голландию. И он не станет доносить на мать его детей… – Гиммлер сказал, что все трудоспособные мужчины, евреи, из территорий, оккупированных на западе, должны сначала отправиться на шахты и заводы: