Читать книгу - "Вельяминовы. Время бури. Книга четвертая - Нелли Шульман"

– Я ее найду, – девушка сжала зубы, – если ради этого придется остаться здесь, я так и сделаю. Начнется война, СССР введет войска, безумие прекратится… – Марта рассудила, что ей будет легче искать мать, не покидая Европы. Пока ей было только понятно, что Генрих работает на британскую разведку, что они едут на виллу фон Рабе, в Шарлоттенбург, и что бормашина Эмма и граф Теодор тоже помогают в борьбе против Гитлера. Генрих извинился, что передает ее с рук на руки семье:

– У меня деловая встреча, в городе, но мы увидимся вечером. У вас будет гостевая спальня, ванная. Завтра мой отец отвезет вас в магазины. Вам надо купить вещи, одежду… – у нее не было даже зубной щетки.

– У меня есть деньги, – сообщила девушка, – и я настаиваю… – она покраснела:

– Простите. Я очень благодарна, герр Генрих, за вашу заботу. Я не знаю имен советских резидентов, здесь… – торопливо прибавила Марта: «Мама ничего мне не передавала. Она всегда была осторожна…»

– И хорошо, что так… – Генрих соскочил с подоконника, – но я бы, все равно, не позволил себе спрашивать у вас о подобном, фрейлейн Марта… – ей хотелось услышать, как Генрих называет ее просто Мартой:

– Ты для него девчонка, – сказала себе девушка, – ровесница его сестры. Ты только школу закончила, а он докторат защитил. Но какой он смелый… – Марта, исподтишка, смотрела на красивый, четкий профиль.

Открывая для нее дверь, Генрих заметил:

– Я должен перед вами извиниться. Я зимой сказал Эмме, что у вас в мозгу одна извилина, в форме свастики… – зеленые глаза заблестели:

– Я думала, что вы убийца, – призналась девушка, – а Эмму, про себя, называла бормашиной… – пудель терся о ноги Марты.

– А она вас пилой… – Генрих запер комнату:

– Я позвоню домой, на виллу, предупрежу… – Марта остановилась в коридоре:

– Герр Генрих, а ваши старшие братья, Отто, Максимилиан… Они тоже борются против Гитлера? – он вдыхал сладкий, тревожный запах жасмина. Девушка стояла совсем рядом. Генрих был не намного выше. На ее виске переливались, мерцали бронзовые волосы:

– Наоборот, – почти сухо сказал фон Рабе, – поэтому, для вашей безопасности, вам надо уехать из Берлина, раньше, чем здесь окажется кто-то из них. Особенно Максимилиан.

От ювелира Генрих позвонил домой. Он знал, что отец, получив сигнал тревоги, волнуется. Фон Рабе откашлялся:

– Папа, у нас гостья. Наша знакомая, из Швейцарии… – телефоны были надежными, Генрих мог свободно говорить. Он услышал спокойный голос отца:

– Я знаю, о ком ты. Эмму я предупрежу, она подготовит гостевую спальню. Генрих… – отец помолчал, – она одна?

– Одна… – услышав гудок в трубке, Генрих повернулся к Марте: «Нас ждут, на вилле».

Шофер высадил их у кованых ворот, с эмблемой террикона, с девизом «Для блага Германии». Генрих велел:

– Отвезете меня в Митте… – Эмма и отец шли по усыпанной мраморной крошкой дорожке к воротам. Аттилла весело лаял, прыгая по зеленой лужайке. Марта, зажав под мышкой сумочку, засунула руки в карманы жакета. Генрих опустил саквояж:

– Устраивайтесь, пожалуйста. Ни о чем не волнуйтесь, на вилле нет… – он повел рукой:

– Мы придумаем, как вас отправить в безопасное место, обещаю… – он быстро пошел к такси. Марта смотрела на прямую спину, в эсэсовском мундире. Вечернее солнце играло рыжими бликами, в каштановых волосах.

Хлопнула дверца машины. Генриху, отчаянно, хотелось не отводить от нее глаз. Подняв перегородку, отделяющую пассажира, он щелкнул зажигалкой. Хрупкая фигурка, в темном костюме, удалялась. Тонкие пальцы девушки сжимали сумочку.

– Я не хочу, чтобы она уезжала… – Генрих затянулся сигаретой, – не хочу…, – он велел себе думать о встрече с графом фон Штауффенбергом.

Генрих вернулся домой поздно вечером. Они выпили по кружке пива, с картофельным салатом и сосисками, и погуляли по Музейному Острову. Генрих был осторожен, но вскоре понял, что граф тоже задумывается о противостоянии Гитлеру. Они расстались, договорившись поддерживать связь, учитывая новую должность Штауффенберга, в Генеральном Штабе. Открывая парадную дверь виллы, Генрих ощутил, что проголодался.

– Не пообедал, как следует… -он расстегнул воротник мундира. Тусклый свет огромной люстры бросал отблески на парадный портрет отца, на картину, с изображением фюрера. Внизу было тихо. Генрих вздохнул:

– Она устала, у нее был трудный день…

На комоде, орехового дерева, лежала записка от отца:

– Девочки отправились спать, я тоже. Завтра мы с Мартой поедем на Кудам, по магазинам. Мы тебе оставили салат и холодную говядину. Поешь, милый… – Генрих насторожился. Из библиотеки слышались звуки рояля. Он узнал ноктюрн. Дверь была чуть приотворена.

Она не спала.

Она сидела, за кабинетным фортепьяно. На крышке, в тяжелом, бронзовом подсвечнике, трепетали огоньки свечей. Июньское, белесое небо, медленно темнело. Она распустила волосы, но осталась в скромной юбке и рубашке. Аттила, уткнув нос в лапы, лежал на ковре, рядом с табуретом.

Генрих прислонился к косяку, стараясь даже дышать, как можно тише:

– У нее отличная техника, я еще зимой заметил. Она хотела учиться дальше. То есть не музыке, математике. Она студентка… – вздрогнув, девушка оборвала ноктюрн. Пальцы лежали на клавишах:

– Все хорошо, герр Генрих. Мы с Эммой… – она мимолетно, слабо улыбнулась, – даже посмеялись, немного. Мы с ней в одной комнате жить будем, ваш отец… – ее голос задрожал:

– Ваш отец попросил слуг поставить еще одну кровать. Отец у вас чудесный… – вспомнив знакомый, запах сандала, Марта велела себе не плакать:

– От папы так пахло. То есть от Янсона. Я этот ноктюрн играла, когда мама приехала, и сказала, что папа погиб… – она не двигалась. Генрих кивнул:

– Отдыхайте, фрейлейн Марта. Спокойной ночи, не смею мешать… – Генрих, мягко, закрыл дверь.

– Я даже не знаю, как выглядит мой отец, настоящий… – поняла Марта, – я, наверное, никогда его не увижу. Если увижу, он может и не обрадоваться мне. И я не увижу мамочку… – слезы текли по лицу, капая на белую рубашку:

– Я совсем одна, одна… – не выдержав, Марта сползла на ковер, закусив зубами руку. За окном всходили слабые, летние звезды:

– Я никого не знаю, у меня не осталось семьи… – всхлипнув, обняв Аттилу, она спрятала лицо в теплой шерсти. Собака лизала мокрые, соленые щеки. Марта помотала головой:

– Мамочка хотела, чтобы я выжила. У меня есть родственники, есть друзья. Эмма, граф Теодор, Генрих. Он друг, и никем больше не станет… – Марте было больно даже думать о таком.

– Больше я не заплачу, – велела себе девушка, – пока не найду маму. Мы с ней встретимся, обязательно. И я никуда не уеду… – она поцеловала Аттилу куда-то во влажный, холодный нос. Пес ласково заворчал. Марта вернулась к фортепьяно. Размяв пальцы, девушка нехорошо усмехнулась: