Читать книгу - "Повести о Ветлугине - Леонид Дмитриевич Платов"

Я принялся развертывать на берегу брезент, чтобы укутать аккумуляторы, как вдруг он вырвался из рук, птицей взлетел на воздух, мелькнул и исчез.

Стало очень холодно.

Пурга налетела с северо-востока. Ветер дул вдоль реки и гнал снег над ней, но небо было еще чистым. Под ногами завертелась поземка, словно встали на хвосты злые змейки, раздраженные нашим появлением. Они росли на глазах, извиваясь, вертясь, и вот уже колыхались на берегу белые столбы, упираясь вершинами в самое небо.

Пурга шла на нас стеной. Мгновение, и свет померк. Очертания горных вершин, крутые волны на реке, тальник, который пугливо полег над водой, — все скрылось в кружащемся мареве.

Неожиданное вторжение зимы в июле! Иногда это случается на Крайнем Севере…

Долина реки была теперь, конечно, самым надежным убежищем. Тонны летящего снега проносились над высокими берегами. Пурга проходила поверху.

На открытом месте нам бы пришлось куда труднее. Сбившись в кучу, мы должны были бы лечь ничком, чтобы не задохнуться в снежном урагане. А сейчас, устроившись на тюках в пещере и тесно прижавшись друг к другу, чувствовали себя в безопасности.

Если бы только не было так холодно!..

Смотря на белый снежный полог, который вздувался и трепетал у входа в пещеру, я думал об оазисе.

Неужели и там все так же бело?

Нет, бело и черно! Воображение нарисовало передо мной мертвую котловину, сугробы снега и торчащие из сугробов пеньки — все, что осталось от леса.

Но ведь в оазисе еще есть люди? Иначе нас не встретило бы сторожевое охранение, высланное вниз по реке. Но какое существование влачат «дети солнца»!

Мне представились сумрачные своды, согбенные фигуры, которые жмутся к потухающему костру, женщины в разорванной и потертой меховой одежде, укачивающие детей, старики со слезящимися глазами, устремленными вдаль…

Пещерные люди эпохи оледенения!

По ассоциации я вспомнил о Гренландии — этой огромной белой гробнице, как назвал ее один из путешественников. Я продолжал думать о ней и после того, как кончилась пурга и мы, спустив лодку на воду, снова впряглись в лямки.

Солнце как ни в чем не бывало засияло на небе. Ощутительно потеплело. Блестели мокрые скалы. Робко расправлялся прибрежный тальник, припорошенный снегом.

Но мыслями я был далеко отсюда…

2

Последние годы я изучал причины потепления Арктики и прочел почти все, что было написано на эту тему.

Причины потепления пока не выяснены. Возможно, что оно связано с очередным усилением солнечной радиации, которая убыстряет все атмосферные процессы на Земле. Ведь Земля переживает периоды потепления и охлаждения. Даже на протяжении последнего тысячелетия происходили резкие изменения в климате.

В связи с этим я заинтересовался Гренландией.

Грюнланд в переводе означает Зеленая страна. Именно так назвали ее исландцы в 982 году.

Некоторые ученые считают, что это была лишь своеобразная реклама, с помощью которой хотели привлечь колонистов во вновь открытую страну. Действительно, уже на следующий год туда двинулись из Исландии двадцать пять кораблей.

Однако я помнил, что Петр Арианович, много читавший о Гренландии, был не согласен с этим мнением.

— Поселения просуществовали около пятисот лет, — говорил он мне и Андрею. — Обман на мог длиться столько времени.

И наш учитель географии принимался перебирать свои выписки о Гренландии, сделанные им еще в студенческие годы.

Особенно интересными были выдержки из старонорвежской хроники тринадцатого века. Неизвестный автор ее писал, что Гренландия славится хорошим климатом и «когда солнце стоит высоко на небе, оно радует все живое, и земля приносит полезные растения».

Судя по этому описанию, жители Гренландии благоденствовали в тринадцатом веке. На острове, помимо деревень, было два больших города, пятнадцать церквей, три монастыря.

Затем произошло нечто странное. Над Гренландией как бы задернулся занавес.

В шестнадцатом веке Гренландия представляется европейцам уже почти мифической страной. На карте, изданной в Страсбурге в 1513 году, она изображена рядом с недавно открытой Америкой как длинный полуостров, который соединен с Европой севернее Скандинавии.

Что же произошло за период между тринадцатым и шестнадцатым веками? Катастрофа. Гибель исландских поселений в Гренландии.

На земле наступило резкое похолодание. Из Центральной Арктики двинулись в Атлантический океан плотные массы льдов и отрезали от Европы гренландские города, деревни, монастыри.

Все труднее — вскоре и совсем невозможно — стало доставлять сюда хлеб и строительные материалы. Жители колонии вымерли от холода и голода, а опустевшие города завалило снегом по самые флюгера на крышах домов.

Вторично Гренландию открыли в конце шестнадцатого столетия. Она выглядела уже так, как выглядит сейчас, — мертво и печально, оделась белым погребальным саваном…

Аналогия с судьбой оазиса в горах Бырранга напрашивалась сама собой. Только перемены в оазисе произошли, по-видимому, за более короткий срок — не за двести-триста, а за двадцать-тридцать лет.

На привале я развил эту мысль, и очень подробно.

— Можно, впрочем, найти и другую, менее грустную аналогию, — спохватился я, заметив, как вытянулись и без того озабоченные и усталые лица моих спутников. — Например, с Землей Ветлугина, бывшим Архипелагом Исчезающих Островов. Ведь архипелаг удалось спасти от разрушения, не так ли? Он стоит посреди океана и простоит еще столько времени, сколько нам нужно… Почему же нельзя сделать так и с оазисом «детей солнца»? Сохранить его или возродить на новой основе? Уверяю вас: это вполне возможно, реально!

Лиза посмотрела на меня искоса:

— В тебе до сих пор, Леша, есть что-то мальчишеское…

Бульчу, с неудовольствием прислушивавшийся к разговору, смысл которого ускользал от него, неожиданно сказал:

— Зачем спорить, сердиться? Скоро там будем. Все сразу узнаем.

— А скоро ли будем?

— Очень скоро. Завтра…

Но мы даже не улыбнулись в ответ на его слова. Сколько раз уже слышали это: «Завтра, завтра!..»

3

Пурга отняла у нас остаток сил. Усталость, накоплявшаяся постепенно на протяжении всего пути, особенно дала себя знать именно в этот день. Мы брели, вяло переставляя ноги, чаще, чем раньше, скользя и оступаясь на покатом каменистом берегу.

Очень хотелось спать. После пурги в воздухе потеплело, и это размаривало. Крепко, до боли в пальцах сжимая лямки на груди, чтобы совладать с одолевавшей меня дремотой, я услышал пронзительный возглас:

— Мышь, мышь!..

Это Бульчу поет песню! Окончательно стряхнув дремоту, с удивлением вслушиваюсь в слова песни:

— Мышь, мышь впереди!.. Уцепился за ее хвост, она потащила меня. Через сто промоин, через сто пропастей, по ста кочкам потащила меня…

Голос у Бульчу дребезжащий, слабый, сорванный.