Читать книгу - "Последние из Валуа - Анри де Кок"

Тофана просияла от радости.

– Но немного позже, – продолжала Екатерина.

На лице Тофаны снова отразилось беспокойство.

– Почему не сейчас же, ваше величество?

– Как я уже говорила, сегодня я слишком занята, чтобы… Ладно уж: откровенность за откровенность. Видите эти бумаги? Из них я узнала, что настало время действовать решительно. Что один враг, весьма опасный враг, должен умереть. Почему бы мне и не назвать вам его имя? Этот враг – адмирал де Колиньи. Адмирал де Колиньи в Париже, при дворе. Завтра он обедает за королевским столом. Дайте мне возможность завтра же освободиться от него – и обещаю вам, послезавтра я верну вам ваших детей. Слышите? Послезавтра!

Тофана вздохнула.

– Послезавтра! – прошептала она.

– Э! – воскликнула Екатерина. – Ну что значат несколько часов ожидания?.. Я же ведь жду!.. К тому же надо вам приготовиться к отъезду.

– Вы правы, – промолвила Тофана.

– Так займитесь же этим, – продолжала королева. – Как будете готовы, пришлете мне записку, которую передадите через Пациано, – уж в нем-то я уверена. Куда мне отослать затем Марио и Паоло?

– Под надежным эскортом, так ведь, госпожа?

– Не волнуйтесь! Под эскортом моих гвардейцев. Но до тех пор – ни единого слова, ни единого жеста, который мог бы сказать маркизу Альбрицци…

– О, я запрусь в своей комнате и буду сидеть там тихо, как мышка… Рене найдет для меня повозку.

– Хорошо. Я прикажу солдатам сопроводить вас так далеко, как вам будет угодно.

– Вы так добры, госпожа!

– Так-то уже лучше… Прощайте, вряд ли мы когда-либо свидимся. Но знайте: после адмирала де Колиньи я разберусь с маркизом Альбрицци. Ступайте!

Тофана почтительно поцеловала руку королевы.

– Да, и этот яд… – промолвила последняя, переводя взгляд на стоявший на столе флакон. – Вы уверены, что…

– Если влить десять капель этой жидкости в графин воды или бутылку вина, то тот, кто их выпьет…

– Хорошо!.. Жаль, однако, что здесь нет никого… как у Рене… над кем можно было бы…

– Поэкспериментировать?

– Да. Дело вовсе не в том, что я в вас сомневаюсь, графиня, – просто из любопытства.

Екатерина позвонила. Появился Пациано.

– Миро с тобой?

– Да, госпожа.

– Впусти ее сюда.

Миро – то была борзая, принадлежавшая Екатерине. Чудесная собака! Она вбежала, изъявляя свою радость при виде королевы прыжками и громким лаем.

– Будет-будет! – промолвила Екатерина. – Успокойся!.. Ваш яд подействует на это животное? – спросила она, поворачиваясь к Тофане.

– Разумеется! – отвечала Тофана. – Доказано, что кровь собаки и кровь человека весьма схожи.

– Вот как! Но каким образом дать ему попробовать? Капнуть на кусочек сахара?

– Или на пирожное.

– Есть у нас здесь где-нибудь пирожные, Пациано?

– Да, госпожа, в буфете, там, где хранится испанское вино.

– Принеси-ка скорее.

Миро внимательно следила за всеми жестами слуги; тот вынул из буфета небольшую коробочку с сухими пирожными в форме колец.

Миро была гурманом; она обожала лакомства. И эти пирожные ей были прекрасно известны – их приносили в кабинет королевы специально для нее, когда она вела себя хорошо.

Екатерина взяла одно пирожное из рук Пациано. Тофана откупорила флакон и пролила две или три капли его содержимого на «кольцо».

– У этого яда есть запах? – спросила королева.

– Нет, госпожа, – ответила Тофана.

Миро встала на задние лапы.

– Бедняжка! – тяжело вздохнула Екатерина.

К собакам она всегда испытывала куда большую жалость, чем к людям. Жалость, впрочем, умеренную. О чем свидетельствовало то, что, произнеся это слово сожаления, она бросила «бедняжке» пирожное.

Миро поймала «кольцо» на лету, с жадностью проглотила и… растянулась на ковре.

– Прекрасно! – холодно произнесла Екатерина. – Прощайте, графиня!.. Пациано, проводи графиню, а потом вернись и убери это.

«Этим» был труп несчастного существа, принявшего смерть от рук собственной хозяйки.

Пациано во время опыта даже бровью не повел, но, когда старый слуга-флорентиец вернулся, проводив Великую Отравительницу до лестницы, по щеке его стекала слеза. Королева уже вернулась к работе.

Пациано какое-то время молча смотрел на уже окоченевший труп, затем опечаленным голосом произнес:

– Так ли уж нужно было убивать эту скотинку?

– Тебе так жаль этой собаки, Пациано? – спросила королева, не оборачиваясь. – Утешься! Я попрошу у сына другую, еще более красивую.

Пациано пожал плечами.

– Собаки – не люди, их не заменишь, – сказал он.

Екатерина коротко хохотнула.

– Оставь уже свои рассуждения, – сказала она, – и убери это, да поскорее.

Пациано повиновался; он с трогательной деликатностью поднял тело Миро на руки и, поцеловав в мордочку, как не поступал никогда и ни с кем, унес прочь. Могло показаться, что прижав голову собаки к своим устам, он что-то шепчет ей на ушко.

Когда Тофана вернулась домой, Тартаро все еще дрых в своей комнате. Его приговорили к двенадцати часам вынужденного сна, и погрузившись в этот сон в три утра, он должен был из него выйти лишь в три часа пополудни. Что и случилось.

В три часа он проснулся – с головой немного тяжелой, но уже не больной, – вскочил с кровати и оделся, даже не подозревая (часов в его комнате не было), что проспал так долго.

Заслышав шум его шагов, находившаяся в своей комнате – и этого пробуждения дожидавшаяся – Тофана позвонила в колокольчик.

«Ну и дела! – подумал гасконец. – Должно быть, уже поздно, раз она встала». Он поспешил закончить свой туалет и откликнуться на призыв хозяйки. Та, с книгой в руках, сидела у окна. Наградив оруженосца вопрошающим взглядом – хотя в вопросе этом и не было гнева, – она промолвила:

– Вам, верно, ночью нездоровилось, мой друг?

– Нездоровилось? – повторил Тартаро, пораженный таким вопросом. – Вовсе нет! Что заставляет госпожу графиню полагать, что мне нездоровилось?

– Ваш долгий сон.

– Мой долгий сон?

– Разумеется. Взгляните на часы. Часто ли вы встаете в такое время?

Тартаро сделал то, что ему было приказано, и издал вопль удивления.

– Три часа! – пробормотал он. – Возможно ли это?

– Столь возможно, что я уже начинала терять терпение.