Читать книгу - "Держатель Знака - Елена Чудинова"

Было слышно, как заводили мотор, потом в ночной темноте замолк грохот автомобиля, увозившего Николаева.

Ананьев уселся у стола и начал сворачивать самокрутку.

Послышался похожий на писк плач. Женщина подошла и наклонилась над ящиком, распеленывая почти незаметного в груде белья ребенка. Движения ее были автоматически размеренны, лицо — неподвижно.

Забота об этом ребенке была уже бессмысленна, он был обречен — в лучшем случае на приют, где не заживались и постарше… В лучшем случае. Пусть. Так и надо — с их детьми, с их женами…

Это была тайна, которую Ананьев под дулом маузера оставил бы при себе: самый сильный испуг в его карьере чекиста был связан с ребенком.

С этого дня прошло полтора года, но январский этот слякотный день стоял в памяти во всех подробностях, как будто от него Ананьева отделяло не больше нескольких дней.

Добивали Национальный центр… Да, это были последние дни НЦ.

Девочка лет десяти, появившаяся в дверях черного хода явочной квартиры, была темноволоса и одета в белую цигейковую шубку. Володька тут же сообразил, что эта девчонка — та самая, которая как-то непонятно мелькала уже в двух или в трех доносах агентов… Большой, неребячий испуг в лице отшатнувшейся назад девочки подтвердил его догадку.

Это было детское, какое-то даже слишком детское лицо, обрамленное спадающими из-под белой шапочки прямыми волосами цвета корицы — детскими были слишком большие глаза, неопределившаяся форма носа и капризный рот; это лицо казалось лицом семилетней, хотя девочке было не меньше десяти…

«А не дочь ли она того инженера, с которым зря проваландались в апреле?! — неожиданно вспыхнуло в мозгу Ананьева, уже вступившего на лестницу навстречу в испуге отшатнувшемуся ребенку. — Той было как раз столько…»

Выражение лица девочки неожиданно изменилось: страх исчез… Нет, изменилось не выражение — изменилось, нет, начало стремительно и страшно меняться само лицо… Холодная, жестокая твердость проступила в его чертах — куда-то как будто пропали и шапочка с меховыми помпонами, и распущенные пряди, оставалось только это лицо — беспощадная уверенность прищурившихся глаз, и где-то в другом мире, бесконечно далеко — медленно поднимающаяся маленькая рука с револьвером…

Володьке казалось, что эта рука поднималась вечность… Дуло искало верного прицела — а он не мог пошевелиться… Кошмар этого лица прервала обжигающая боль в боку… Второй выстрел прошел почти под сердцем — сгустившаяся темнота скрыла лицо девочки.

После этого — два месяца валяться в больнице, прикованным к растреклятой койке…

— Кто ж тебя так зацепил?

— А черт его знает… Из-за двери палили.

Нет… Этих волчат, остервенело кусающихся, когда их давишь, этих волчат надо вырезать на корню… Класс впитывается с молоком.

— Только давай сразу договоримся — без истерик. На меня это не действует.

Женщина молчала.

— Слышишь или нет, что тебе говорю? — усилием воли подавляя закипающее бешенство, бросил Ананьев.

— Я привыкла, чтобы ко мне обращались на «Вы», — произнесла Мари, впервые взглянув на сидящего за столом человека, и отложила пеленку в корзину приготовленного для стирки белья. Собственные движения казались ей какими-то бесплотно замедленными, как бывает во сне… Не нужно было сдерживать слезы — их не было, Мари даже не чувствовала отчаяния — случилось наконец то, что должно было случиться, предчувствие чего придавало особый привкус каждому поцелую…

Как будто оборвалось наконец что-то висевшее на тонкой нити: все чувства застыли — потому что более не существовало тревоги.

Тревога была прежде постоянным спутником каждого проходящего часа — и теперь ее не стало.

Митя был жив — но тревожиться было больше не о чем.

«Это — конец?»

«Боюсь, что — да…» — он ни за что не сказал бы ей этого, если бы мог дать хоть какую-то надежду.

«Это — конец?»

«Боюсь, что да…»

Мари была спокойна.

— Привыкла, чтобы обращались на «Вы»? Чтобы носили цветочки, тоже, надо думать, привыкла? — Ананьев презрительно щелкнул по закачавшемуся на длинном стебле цветку. — Не надо было путаться с белым офицерьем, не пришлось бы так быстро отвыкать…

Мари, не желая продолжать разговор, подошла к окну: в темноте не было видно присутствия чужих за деревьями недалеко от входа — но все же они там были.

— Отойти от окна!

Вздрогнув от неожиданного окрика, Мари обернулась.

— Можешь не высматривать, сами придут. «Сами придут».

Тяжелое спокойствие мгновенно разбилось об эту фразу: Мари невольно опустила глаза, словно боясь, что в них можно будет прочесть ее мысли…