Читать книгу - "Дом на солнечной улице - Можган Газирад"

Нас отнесло к центру толпы, на площадь 24-го эсфанда, где народ собрался вокруг бронзовой статуи. Это был мужчина в военной форме с остроконечной фуражкой на голове и мечом на поясе. С одной рукой на мече и другой на талии, он выглядел строго и надежно. Ряд солдат стоял стеной вокруг статуи, охраняя ее от людей, которые пытались взобраться на мраморное основание и свалить ее. Командиры солдат были одеты в ту же форму, которую баба́ носил на работу.

– Хале Лейла, это шах? – Я указала на статую.

– Это статуя шаха Резы, отца шаха, – сказала она.

– Почему люди хотят, чтобы шах умер?

– Потому что он монарх, а время монархии в Иране прошло, – встрял Реза.

– Что такое монархия? – спросила я.

– Можи и Мар-Мар, – сказал Реза, – я привел вас сюда, чтобы вы посмотрели на народное празднование. Сына диктатора, которого вы видите там, больше нет. Народ сверг шаха Мохаммеда Резу. Он бежал из страны.

Среди людского ликования я впервые услышала новости об отъезде шаха Мохаммеда Резы. Мы все стояли лицом к статуе шаха Резы в центре площади. Огромная толпа скандировала и кричала от восторга. Начал спускаться сумрак, но статуя шаха Резы молчаливо взирала на то, как люди желают смерти его сыну – неспособная отдать приказ или возразить на слова против своей династии. Он напоминал полукаменного царя: проклятый, порицаемый и обреченный на мрачную судьбу, от которой не мог спастись. Плакал ли он? Я стояла далеко, и оттуда не было видно.

Женщина-воительница

Потом она подумала и сказала про себя: «Если я выйду к людям и осведомлю их об исчезновении моего мужа, они позарятся на меня. Здесь непременно нужна хитрость». И она поднялась и надела одежду своего мужа, Камар-аз-Замана, и надела такой же тюрбан, как его тюрбан, и обулась в сапоги, и накрыла лицо покрывалом.

«Повесть о Камар-аз-Замане»

Баба́ покинул страну ровно за четыре дня до Исламской революции. Он получил визу в США в тот же день, когда отправился в американское посольство на улице Рузвельта. Мама́н считала, что мечта о поездке папы в Америку воплощается быстрее, чем внезапный дождь ранней весной. После того как шах покинул Иран, международный аэропорт Тегерана, Мехрабад, был закрыт, чтобы не дать аятолле Хомейни вернуться в страну из изгнания. Но ко всеобщему удивлению, временное правительство снова открыло аэропорт всего через несколько дней. Аятолла Хомейни прибыл в Тегеран, а баба́ улетел в Соединенные Штаты.

Перед его отъездом мы все собрались в доме ака-джуна. Азра приготовила на обед фесенджан – королевское карри с соусом из молотого грецкого ореха и граната, подаваемое с шафрановым рисом басмати – знак радостного праздника в персидской традиции. Кроме меня, все любили это блюдо. Мы расселись на ковре вокруг прямоугольной скатерти, которую Азра расстелила в гостиной. Ака-джун сел у короткого конца, опираясь на шелковые вишневые валики у стены. Баба́ сидел напротив. Это был первый раз после истории с луной, когда баба́ и Реза оказались в одной комнате. Хоть они и сохраняли дистанцию, обращались они друг к другу с уважением. В доме была атмосфера нервозности – все суетились и беспокоились, стараясь, чтобы отъезд папы прошел гладко.

Ака-джун налил половник фесенджана на рис у себя на тарелке и сказал:

– Даст то панджат дард накуне, Азра-ханум[11].

– Спасибо за фесенджан, Азра-ханум. Очень вкусно, – сказал баба́. Он передал миску с карри сидящей рядом мама́н.

Мы с Мар-Мар сидели тихо, пока все нахваливали Азру за приготовление вкусного гранатового соуса.

– Так когда, по-твоему, дети смогут присоединиться к тебе в Америке? – спросил ака-джун.

– Как только найду приличное жилье, я дам вам знать.

Лейла и Саба сидели рядом с мамой, почти расправившись с едой. Кудри у Лейлы были собраны резинкой на макушке. Она отодвинула тарелку и сказала:

– Здорово было бы поучиться в Америке. Я слышала, у них там отличные школы.

– И что в них такого хорошего? – спросил Реза.

– Одна моя подруга планирует туда ехать. Она говорит, там огромные библиотеки, большие ресурсы для исследований и отличные инструкторы, – сказала Лейла.

– В Иране школы будут даже лучше, иншалла, – сказал Реза. Он с уверенностью кивнул, продолжая жевать.

– Кто знает, что будет дальше в этой стране, – сказала Лейла. Она кивнула на тумбочку с телевизором в углу гостиной. – Завтра могут закрыть университеты, как уже закрыли старшие и младшие школы. Все теперь такое непредсказуемое.

Весь 1979 год из-за беспокойной обстановки в стране школы то закрывали, то открывали. Два дня мы ходили в школу, три сидели дома. Мне нравилось ходить в школу, потому что каждый день мы учили новые буквы. Но мне также нравилось сидеть дома и играть с Мар-Мар.

– Так будет не всегда, – сказал Реза. Он положил ложку на тарелку и скрестил руки на груди. – Движение имама Хомейни принесет равенство и справедливость стране. Наши ресурсы будут тратиться на людей Ирана. – Он развел руки и постучал пальцами по скатерти. – Деньги от нефти будут идти нам на стол, на помощь людям, на развитие университетов в Иране. Он не позволит американцам воровать нашу нефть.

На мгновение все замолкли. Баба́ отложил ложку и глубоко вздохнул. Он всегда ел терпеливо, и на тарелке у него оставалось много риса. Мама́н наклонилась за графином с айраном. Тишину нарушил стук ложки в графине, а затем бульканье, когда она налила стакан айрана баба́, а затем передала тот ему. Баба́ проигнорировал слова Резы и повернулся к ака-джуну.

– Надеюсь только, что с девочками все будет в порядке.

Ака-джун поднял несколько рисинок, что рассыпались по скатерти, и бросил их на свою пустую тарелку.

– Иншалла, не переживай за них.

– Но мы будем скучать по совместным ужинам, – сказала Азра. Она покачала головой и прикусила тонкую губу, напоминая нам всем, что это последний.

– И по другим вещам тоже, – сказал Реза и повернулся к баба́, – ты ведь не увидишь рассвет свободы в Иране!

– Иран всегда был свободен, – терпеливо сказал баба́.

– Салават беферестин[12], – сказал ака-джун. Он отодвинулся от стола и снова оперся о валики. – Реза-джан, он уезжает сегодня ночью. Дорога дальняя. Не лучшее время для разговоров о политике.

Мама́н наклонилась над скатертью и собрала пустые тарелки. Звон посуды оборвал споры