Читать книгу - "Лестница в небо. Диалоги о власти, карьере и мировой элите - Михаил Хазин"

«Может показаться, что если частного человека приводит к власти либо доблесть, либо милость судьбы, то они в равной степени помогут ему преодолеть многие трудности впоследствии. Однако в действительности тот, кто меньше полагался на милость судьбы, тот дольше удерживался у власти…» [Макиавелли, 2002, с. 72].

Пока что это открытие не выходит за рамки общеизвестных банальностей («На Аллаха надейся, а верблюда привязывай», «Удача улыбается смелым»); но Макиавелли на нем не останавливается. Отметив, что «в новых государствах удержать власть бывает легче или труднее в зависимости от того, сколь велика доблесть нового государя» [там же], он делает важные замечания относительно связи судьбы и доблести:

«…пусть те из наших государей, кто, властвуя много лет, лишился своих государств, пеняют не на судьбу, а на собственную нерадивость.

В спокойное время они не предусмотрели возможных бед — по общему всем людям недостатку в затишье не думать о буре… » [там же, с. 128].

Доблесть государя заключается в том, чтобы не уподобляться «всем людям», а делать необходимое для сохранения своего государства, даже если это встречает (или может встретить) сопротивление:

«Кто… следует путем доблести, тому трудно завоевать власть, но легко ее удержать; трудность же состоит прежде всего в том, что им приходится вводить новые установления и порядки, без чего нельзя основать государство и обеспечить себе безопасность… Кто бы ни выступал с подобным начинанием, его ожидает враждебность тех, кому выгодны старые порядки, и холодность тех, кому выгодны новые» [там же, с. 73).

С этого момента читатель начинает понимать, что доблесть ^[338] это «не лобио кушать», а постоянная готовность совершать действия, задевающие чьи‑то интересы ^[339]. Тратить деньги на оборону значит заставлять своих подданных затягивать пояса, и хотя это абсолютно необходимо, но подданным наверняка не понравится. Создание великого государства — это путь постоянных конфликтов как с внешними, так и с внутренними противниками, и следование по нему требует особого душевного состояния.

Читатель. Это даже не пассионарность, а агрессивность какая- то получается. Как у Лоренца в «Агрессии»…

Теоретик. Или как у Дольника в «Этологических экскурсиях»: кто агрессивнее, тот и выше по иерархии. Как мы не устаем повторять, когда разные умные люди исследуют один и тот же предмет, они часто приходят к одинаковым выводам. Но раз уж мы говорим о Макиавелли, будем пользоваться его термином — virtu, или «доблесть», отличное определение которому дал Скиннер:

«Таким образом, virtu представлена как готовность поступать любым — добрым или дурным — образом, как того требуют обстоятельства, чтобы достичь гражданской славы и величия» [Скиннер,

2009, гл. 3)

Вот здесь‑то и появляется столь широко разрекламированный «макиавеллизм». Доблесть человека Власти заключается не в том, чтобы «делать добро» и нравиться людям; его задача — всемерно укреплять свое государство:

«…государь, если он хочет сохранить власть, должен приобрести умение отступать от добра и пользоваться этим умением смотря по надобности» [Макиавелли, 2002, с. 101).

«Отступать от добра» в наше время звучит довольно мягко, но современники Макиавелли понимали этот эвфемизм вполне однозначно. Описывая убийства Ромулом своего брата и своего соправителя, Макиавелли прямо‑таки восхищается этим образцом доблести:

«Благоразумный основатель республики, помышляющий не о себе, а об общественном благе, не о наследственной власти, но об отечестве, должен добиться безраздельного господства; и никогда мудрый человек не подвергнет его осуждению за те чрезвычайные меры, к которым он прибегнет при заложении основ республики или монархии» [там же, с. 164]

Во времена Макиавелли подобное «отступление от добра» означало не просто преступление, а еще и смертный грех, за который придется держать ответ на Страшном суде. Оправдывая и прямо предписывая правителю подобную доблесть, Макиавелли фактически ставит интересы государства выше заповедей самого Бога. Неудивительно, что Церковь причислила его книги к числу еретических, а самого Макиавелли прозвали «врагом рода человеческого». Да и сегодня теория, оправдывающая политические убийства, заставит поморщиться даже нашего уважаемого Читателя.

А между тем главным в макиавеллиевской доблести является не оправдание всяческих преступлений, а та самоотверженность, с которой обладающий доблестью человек приносит свои личные интересы — ни много ни мало, спасение души! — в жертву интересам государства. Во всех существовавших до Макиавелли книгах–наставлениях правителям неизменно рекомендовалось благородное и высокоморальное поведение; Макиавелли же обнаружил, а обнаружив, не побоялся сказать, что между моралью обычного человека и доблестью человека Власти лежит пропасть. В руках государя находится не только его жизнь и жизнь его семьи, от него зависит будущее целого государства, а потому он не имеет права руководствоваться обычной моралью, когда ситуация требует проявления доблести.

Почему же доблесть так сильно отличается от морали? Потому, что доблесть диктует действия в интересах государства (властной группировки и ее владений), а мораль — в интересах одного человека. Приведем классический пример, многократно встречавшийся в истории. Должен ли государь, под давлением группы заговорщиков или даже римского папы (помните Людвига I№), отрекаться от престола? С точки зрения частного человека, так и нужно сделать, сохраняя жизнь себе и своим близким, а также предотвращая возможную гражданскую войну. Но с точки зрения стабильности государства такое решение просто ужасно, поскольку означает конец правящей династии и наступление смутных времен, с неизбежными многочисленными жертвами ^[340]. Когда на одной чаше весов лежит гарантированная смута, а на другой — хоть мизерный, но шанс ее избежать, доблестный человек должен рисковать жизнью ради этого шанса. А вот обычному человеку, который «не нанимался» решать вопросы Власти, в такой ситуации конечно же следует отрекаться — именно так обычно и поступают слабые правители, получившие Власть по наследству и не знающие ей цену.