Читать книгу - "Эдвард Сноуден. Личное дело - Эдвард Сноуден"

В идеальном – то есть несуществующем – мире сами законы сделали бы эти инструменты устаревшими. Но в мире, который есть у нас, они чрезвычайно необходимы. Куда труднее добиться изменения законов, чем технических стандартов, и до тех пор, пока законодательные инновации отстают от технологических инноваций, институты общества будут искать способ преодолеть этот разрыв, продвигая свои интересы. Независимым разработчикам открытого аппаратного и программного обеспечения выпало на долю искоренить этот разрыв, обеспечивая жизненно важным гражданским свободам такую защиту, какую закон не может, а возможно, и не хочет гарантировать.

В моей нынешней ситуации мне постоянно напоминают, что законодательство определяется нормами права конкретных стран. Зато к технологиям это не относится. У каждой нации есть собственный законодательный код, но компьютерный код у всех один. Техника пересекает границы и живет практически под любым паспортом. С годами мне все больше кажется, что законодательные реформы против слежки в моей родной стране не обязательно помогут журналисту или диссиденту страны моего изгнания, а вот зашифрованный смартфон – вполне.

В международном масштабе разоблачения помогли оживить дебаты о слежке в местах с долгой историей злоупотреблений. Страны, чьи граждане особенно резко настроены против американского массового слежения, – это те, чьи правительства больше всего затронуты им в процессе сотрудничества, от государств «Пяти глаз» (особенно Соединенное Королевство, чей Центр правительственной связи остается главным партнером АНБ) до стран Евросоюза. Германия, которая приложила много усилий, чтобы расквитаться со своим нацистским и коммунистическим прошлым, показывает первоочередной пример этого размежевания. Гражданам и законодателям страны надоело слушать, что АНБ прослушивает немецкие коммуникации и даже добралось до смартфона канцлера Ангелы Меркель. Вместе с тем Федеральная разведывательная служба Германии (БНД), главное разведывательное ведомство страны, сотрудничало с АНБ в многочисленных операциях и через посредников даже предприняло ряд инициатив, которые АНБ не смогло или не захотело предпринять само.

Почти каждая страна в мире оказалась в аналогичной ситуации: граждане оскорблены, правительство соучаствует. Любое избранное правительство, которое опирается на слежку, чтобы удерживать контроль над гражданами, считающими слежку злом для демократии, перестает быть демократическим. Такой когнитивный диссонанс, возникший на геополитическом уровне, помог вернуть повестку неприкосновенности частной жизни в международный диалог о правах человека.

Впервые после окончания Второй мировой войны либерально-демократические правительства во всем мире обсуждали частную жизнь как естественное, неотчуждаемое право каждого мужчины, женщины и ребенка. В процессе обсуждения они вернулись к 1948 году, году принятия Декларации прав человека ООН, статья 12 которой гласит: «Никто не может подвергаться произвольному вмешательству в его личную и семейную жизнь, произвольным посягательствам на неприкосновенность его жилища, тайну его корреспонденции или на его честь и репутацию. Каждый человек имеет право на защиту закона от такого вмешательства или таких посягательств». Как и все декларации ООН, этот вдохновляющий документ не получил законную силу, но он был составлен с намерением подготовить почву для транснациональных гражданских свобод в мире, который пережил ужасы ядерной бомбардировки и преднамеренного геноцида и столкнулся с беспрецедентным количеством беженцев и лишенных гражданства.

Европейский союз, все еще находясь во власти своего послевоенного универсалистского идеализма, стал первым транснациональным организмом, который реализовал эти принципы на практике – утвердив новую директиву, которая стандартизировала защиту разоблачителей в государствах – членах союза, наряду со стандартизацией правовой базы для защиты частной жизни. В 2016 году парламент Евросоюза провел Общий регламент по защите данных – пока что самую значительную попытку опередить наступление технологической гегемонии, которую Европейский союз склонен считать, и не без оснований, как продолжение американской гегемонии.

«Общий регламент» обозначает жителей Европейского союза (которых называет «естественными личностями», а также «субъектами данных») как людей, которые генерируют персонально идентифицируемые данные. В Соединенных Штатах данные обычно рассматриваются в качестве собственности того, кто их собирает. Но в Европейском союзе персональные данные – это собственность лиц, которых эти данные представляют, что, в свою очередь, позволяет рассматривать их как объект права, нуждающийся в защите.

«Общий регламент» – несомненно, большой прогресс по части законности, но даже его транснациональный характер является слишком ограниченным: Интернет глобален. Наши естественные права личности никогда не будут законом приравнены к нашим правам как «субъектов данных» – не в последнюю очередь потому, что первые существуют в одном месте в некий момент, а другие во многих местах одновременно.

Сегодня независимо от того, кто вы и где физически находитесь, вы в то же время обитаете всюду, вы вовне страны, которую называете своей, и в то же время вы подотчетны законам каждой страны, какую бы ни пересекали. Записи одной жизни, прожитой в Женеве, оказались в Белтвее. Видео, снятое на свадьбе в Токио, просматривалось в Сиднее, где проходил медовый месяц. Видео похорон в Варанаси на iCloud, фактически находящееся в дата-центре Apple в штате Северная Каролина, частично разбросано по партнерским серверам Amazon, Google, Microsoft и Oracle, пересекая Евросоюз, Соединенное Королевство, Южную Корею, Сингапур, Тайвань и Китай.

Наши данные гуляют по всему свету. Они в бесконечном движении.

Мы еще не родились, а уже генерируем свои данные, и технологии находят нас in utero^[76], и данные о нас продолжат распространяться после нашей смерти. Конечно, наши сознательно создаваемые воспоминания, записи, которые мы публикуем по собственному выбору – это лишь небольшой осколок всей той информации, которая исторгнута из нас течение жизни, по большей части бессознательно или без нашего согласия, надзором со стороны бизнеса и правительства. Мы – первые люди в истории планеты, к которым это относится, первые люди, кто несет на себе бремя бессмертия данных – бремя того факта, что собранные о нас записи могут получить вечное существование. Вот почему у нас есть вечный долг. Мы должны позаботиться о том, чтобы эти записи о нашем прошлом не обернулись против нас или наших детей.

Сегодня у свободы, которую мы называем частной жизнью, есть поборники из нового поколения. Родившиеся после 11 сентября, они прожили свою жизнь под вездесущим оком этой слежки. Эти молодые люди, не знавшие мир другим, посвятили себя созданию его в своем воображении, и их политическая креативность и технологическое мастерство дают мне надежду.

И все-таки, если мы не потребуем вернуть нам наши данные сегодня, наши дети уже могут не справиться с этой задачей. Тогда они и их дети окажутся в ловушке – каждое последующее поколение, принужденное жить в контексте данных их родителей, окажется под таким огромным массивом информации, что ее подверженность общественному контролю и чужим манипуляциям перейдет не только границы закона, но и границы воображения.