Читать книгу - "Наши разногласия. К вопросу о роли личности в истории. Основные вопросы марксизма - Георгий Валентинович Плеханов"

немедленно должен быть перенесен в крестьянскую среду. Откуда это противоречие? Несправедливо было бы подозревать народников в бездеятельности, трусости и нерешительности. Остается думать, что они поставили себе задачу, неисполнимую при настоящих условиях, что не с крестьянства должна начинать наша интеллигенция свое революционное слияние с народом. И мы действительно так думаем. Но это далеко не значит, что мы не придаем значения революционной деятельности в крестьянской среде. Мы констатируем факт и стараемся понять его истинный смысл, убежденные в том, что, поняв причину своей неудачи, наши народники сумеют избежать ее в будущем. Нам кажется, что именно образование рабочей партии избавит нас от того противоречия, благодаря которому, в течение последних семи лет, в России могли существовать только совершенно чуждые народу народники.

Каким образом сделает это рабочая партия – видно уже из предыдущего изложения. Но не мешает сказать еще несколько слов по этому поводу.

Чтобы влиять на многочисленную темную массу – необходим известный минимум сил, без которого все старания отдельных личностей не пойдут дальше самых ничтожных результатов. Наша революционная интеллигенция не обладает таким необходимым минимумом сил, потому-то ее революционные усилия в крестьянской среде и не оставили по себе почти ровно никакого следа. Мы указываем ей на промышленных рабочих, как на промежуточный слой, способный помочь ее слиянию с «народом». Значит ли это, что мы игнорируем крестьянство? Нисколько. Это значит, напротив, что мы ищем более действительные способы для воздействия на него.

Далее. Кроме известного минимума сил, для влияния на данную среду необходима хоть некоторая общность между характером этой. среды и характером обращающихся к ней деятелей. Ни по привычкам мысли, ни по способности к физическому труду наша революционная интеллигенция не имеет ничего общего с крестьянством. Промышленный рабочий и в этом случае составляет середину между крестьянином и «студентом». Он должен поэтому послужить связующим звеном между нами.

Наконец, не нужно упускать из виду и еще одно, далеко не маловажное обстоятельство. Что бы ни говорили об исключительно будто бы земледельческом характере современной России, несомненно, однако, что «деревня» не может привлечь к себе всех сил нашей революционной интеллигенции. Это немыслимо уже по одному тому, что не в деревне, а в городе вербуются силы этой интеллигенции, что не в деревне, а в городе ищет убежища революционер, подвергшийся полицейским преследованиям, хотя бы даже за пропаганду в крестьянской среде. Наши главные города являются поэтому центрами, в которых всегда находится налицо более или менее значительный контингент сил революционной интеллигенции. Само собою понятно, что интеллигенция не может не испытывать на себе влияний города, что она не может не жить его жизнью. С некоторых пор жизнь эта стала принимать политический характер. И мы знаем, что, несмотря на самые «народнические» программы, наша интеллигенция не могла удержаться против течения, вынуждена была взяться за политическую борьбу. Пока у нас нет рабочей партии, «городские» революционеры поневоле обращаются «к обществу», так что фактически они являются его революционными представителями. Народ отодвигается на задний план, а этим не только замедляется установление связи между ним и интеллигенцией, но нарушается и существовавшая прежде связь между «сельскими» и «городскими» революционерами из самой интеллигенции. Отсюда – взаимное непонимание, разногласия, расхождения. Не то было бы, если бы политическая борьба в городах приняла, главным образом, рабочий характер. Тогда городские и сельские революционеры различались бы между собою лишь по месту, а вовсе не по сущности своей деятельности, и те, и другие были бы представителями народного движения, в различных его видах, и социалистам не было бы необходимости жертвовать своею жизнью в интересах чуждого их взглядам «общества».

Такое согласие не представляет собою несбыточной утопии. Его очень нетрудно осуществить на деле. Если в настоящее время нельзя насчитать десятка народников, поселившихся в деревне в силу своей программы, по долгу службы революции, то немало образованных и искренних демократов живет в деревне по долгу службы государству, в силу своей профессии. Многие из этих людей не сочувствуют нашей политической борьбе, в ее нынешнем виде, и в то же время не берутся за систематическую революционную работу в крестьянстве, по той простой причине, что не видят партии, с которой они могли бы соединить свои усилия, один же, как известно, в поле не воин. Начните социально-политическое движение в рабочей среде, и вы увидите, что эти сельские демократы мало-помалу перейдут на точку зрения социал-демократии и, в свою очередь, послужат связующим звеном между городом и деревней. Тогда наши революционные силы будут распределяться следующим весьма простым образом: в деревню пойдут все те, кого вынуждают к этому профессиональные обязанности. Само собою разумеется, что таких будет немало. В то же время люди, имеющие возможность поселиться в городах или промышленных центрах, направят свои усилия на рабочую среду и постараются сделать из нее авангард русской социал-демократической армии.

Такова наша программа. Она не жертвует деревней в интересах города, не игнорирует крестьянства ради промышленных рабочих. Она ставит своей задачей организацию социально-революционных сил города для вовлечения деревни в русло всемирно-исторического движения.

Глава VI. Заключение

Теперь мы позволим себе сказать несколько заключительных слов читателю.

Во всем, что касается защиты нашей точки зрения, мы хотели бы апеллировать к его уму, а не к чувству. Дорожа исключительно интересами истины, мы сумеем примириться с нею даже в том случае, если она разойдется с самыми дорогими нам убеждениями. Поэтому мы просим читателя только об одном: пусть критикует он наши доводы с тем вниманием, которого заслуживают затронутые нами революционные вопросы. Одобрит или не одобрит он предложенное нами решение этих вопросов, – во всяком случае, русская революционная мысль только выиграет от нового пересмотра достигнутых ею результатов.

Но есть другая сторона дела, касающаяся не сущности наших взглядов, а избранной нами формы изложения. Нас – или лучше сказать меня – могут обвинить в излишней резкости, во враждебном отношении к фракциям, сослужившим немаловажную службу революционному делу и потому, несомненно, заслуживающим уважения.

Знакомые уже мне «бакалавры» могут пойти еще далее и обвинить меня во враждебном отношении ко всей русской революции.

Во всем, что касается этого вопроса, я считаю не лишним обратиться к тому чувству читателя, которое называется чувством справедливости и беспристрастия.

Теперь в заключительной главе, как и в начале, в «Письме к П.Л. Лаврову», я могу с полной искренностью повторить, что желаю «Народной Воле» не неудач, а дальнейших успехов. И если я так резко отнесся к литературным упражнениям одного из ее представителей, то на это были свои достаточные причины, не имеющие решительно ничего общего с враждебным отношением к революции