Читать книгу - "Наши разногласия. К вопросу о роли личности в истории. Основные вопросы марксизма - Георгий Валентинович Плеханов"

и потому оттенки его так же разнообразны, как разнообразны свойства отдельных личностей. Трудное для Гольденберга было легким для Желябова, невозможное для человека с одним складом характера и убеждений кажется необходимым, а потому возможным, хотя, быть может, и трудным, для другого человека, с иными привычками, иными воззрениями. Невозможным объявляется часто не то, что невозможно само по себе, а то, что, по мнению данного лица, приносит выгоды, не вознаграждающие сделанных усилий. Оценка же выгод, приносимых данным политическим делом, целиком зависит от взгляда на это дело самого деятеля. Г. В.В., убежденный в том, что само правительство возьмется за желательную для него, г-на В.В., организацию национального производства, естественно, будет считать излишними и нецелесообразными те жертвы и усилия, которых будет стоить в настоящее время пропаганда в рабочей среде. Точно так же заговорщик, рассчитывающий, главным образом, на тот или другой «комитет», без большой внутренней борьбы объявит невозможной пропаганду среди рабочих, только важных, по его мнению, «для революции», но далеко не представляющих собою исключительных представителей революции. Не так будет рассуждать социал-демократ, убежденный в том, что не рабочие нужны для революции, а революция нужна для рабочих. Для него пропаганда в рабочей среде будет главной целью его усилий, и он не откажется от нее, не испытавши всех средств, которые находятся в его распоряжении, не сделавши всех усилий, на которые он способен. И чем более будет проникаться истинно социалистическими взглядами наша революционная интеллигенция, тем возможнее и легче будет казаться ей деятельность между рабочими по той простой причине, что тем сильнее будет стремиться она к такого рода деятельности.

Мы не хотим, да и не могли бы, обманывать кого бы то ни было. Всем известно, сколько трудностей и преследований ожидает теперь у нас пропагандиста и народного агитатора. Но не нужно преувеличивать этих трудностей. Все без исключения роды революционной деятельности сильно затруднены у нас теперь полицейскими преследованиями, но это еще не значит, что белый террор достиг своей цели, т. е. «вырвал крамолу с корнем!». Действие вызывает противодействие, преследование порождает самоотверженность, и, как бы ни были энергичны реакционные меры правительства, революционер сумеет всегда обойти их, если только направит в эту сторону надлежащую долю энергии. Было время, когда взрыв Зимнего дворца и подкоп на Малой Садовой показались бы вещью несбыточною и неосуществимою самим революционером… Но нашлись люди, которые совершили невозможное, осуществили неосуществимое. Неужели проявление подобной же настойчивости немыслимо в других сферах революционной деятельности? Неужели шпионы, преследующие «террористов», менее искусны и многочисленны, чем шпионы, охраняющие нашу рабочую среду от «лжеучений социализма и коммунизма»? Это может утверждать только тот, кто решил во что бы то ни стало отговориться от неприятной для него работы.

Что касается свойств самой рабочей среды, то они вовсе не оправдывают мрачных предсказаний наших пессимистов. Собственно говоря, за пропаганду в рабочей среде у нас почти никогда не брались сколько-нибудь последовательно и систематически. Опыт показал, однако, что даже разрозненных усилий нескольких десятков человек было достаточно для сообщения сильного толчка революционной самодеятельности нашего рабочего класса. Пусть читатель припомнит Северно-Русский рабочий союз, его социал-демократическую программу и его организацию, очень обширную для тайного общества. Этот союз распался, но, прежде чем винить в этом рабочих, наша интеллигенция должна припомнить, много ли было сделано ею для его поддержания. А поддержать его было возможно и вовсе не так трудно. В своем «Письме в редакцию Земли и Воли», представители Союза даже определяли вид желательной и необходимой для них помощи. Они просили содействия при устройстве тайной типографии для издания рабочего органа. Исполнение этой просьбы признано было несвоевременным со стороны «интеллигентного» общества «Земля и Воля». Главные усилия наших «интеллигентных» социалистов были тогда направлены совсем в другую сторону. Результатом этих усилий было не поддержание рабочих, а усиление полицейских преследований, обрушившихся, между прочим, и на рабочие организации. Мудрено ли, что, (предоставленный исключительно своим силам в непривычном для него деле конспирации, Рабочий союз был разбит на более мелкие части, не связанные между собою единством плана и действия. Но эти мелкие кружки и кучки социалистов-рабочих до сих пор не переставали существовать в наших промышленных центрах; нужно только немного убежденности, энергии и настойчивости, чтобы опять сплотить их в одно внушительное целое.

Само собою понятно, что тайные рабочие общества не составляют еще рабочей партии. В этом смысле совершенно правы те люди, которые говорят, что наша программа рассчитана более на будущее, чем на настоящее. Но что же из этого следует? Значит ли это, что мы не должны немедленно же браться за ее выполнение? Рассуждающие так самобытники опять попадают в безвыходный круг умозаключений. Широкое рабочее движение предполагает хоть временное торжество в данной стране хоть отчасти только свободных учреждений. Но завоевать эти учреждения, в свою очередь, невозможно без политической поддержки наиболее передовых слоев народа. Где же выход? Западноевропейская история разрывала этот заколдованный круг путем медленного политического воспитания рабочего класса. Но наши революционеры как нельзя более боятся медленности кропотливой старухи. Они хотят революции как можно скорей и во что бы то ни стало. Ввиду этого остается только удивляться, как не вспомнят они пословицы – любишь кататься, люби и саночки возить, пословицы, политический смысл которой сводится к тому бесспорному положению, что всякий, желающий поскорее добиться свободы, должен стараться заинтересовать рабочий класс в борьбе с абсолютизмом. Развитие политического смысла рабочего класса есть один из главных видов борьбы против «главного врага, мешающего сколько-нибудь рациональному приступу» к делу создания у нас рабочей партии на западноевропейский манер. В самом деле, что значат уверения историков в том, что в такой-то исторический период буржуазия или, – что почти то же самое, – общество боролось в такой-то стране против абсолютизма? Ни более, ни менее, как то, что буржуазия толкала и вела рабочий класс на борьбу или, по крайней мере, рассчитывала на его поддержку. До тех пор, пока ей не была обеспечена такая поддержка, она была труслива, потому что была бессильна. Что сделала против Наполеона III республиканская буржуазия, заслуженным образом лишенная поддержки рабочего класса? Ей оставалось выбирать между безнадежным героизмом и лицемерным одобрением совершившегося факта. Когда являлось мужество у революционной буржуазии 1830 и 1848 годов? Когда рабочий класс уже одерживал верх на баррикадах. Наше «общество» не может еще рассчитывать на такую поддержку рабочих; оно не знает даже, на кого направит свое ружье рабочий-инсургент: на защитников абсолютной монархии или на сторонников политической свободы? Отсюда его робость и нерешительность, отсюда овладевшее им теперь тяжелое и безнадежное уныние. Но измените положение дел, обеспечьте