Читать книгу - "Управляемая демократия. Россия, которую нам навязали - Борис Кагарлицкий"

После выступлений генерала Макашова против евреев западные коммунисты стали посылать КПРФ недоуменные письма, а иногда и угрожали, что прекратят с КПРФ любые отношения, если Макашов и его единомышленники не будут исключены из партии[96]. Наивные люди, они не понимали, что лидеры КПРФ скорее исключили бы из партии Ленина, как не проявившего должного патриотизма в годы Первой мировой войны.

Идеологи правого крыла компартии объединились вокруг организации «Духовное наследие», группировки, которая, по ироничному замечанию журналиста Анатолия Баранова, «получила свое наследие в виде сугубо денежных средств, корни которых произрастают не столько из «золота партии», сколько из группы московских банков»[97]. «Духовное наследие» объявило себя наследником «невиданной русской цивилизации»[98]. По мнению его идеолога Алексея Подберезкина, патриотизм есть «биологический защитный механизм — естественное состояние любого индивида»[99]. Согласно теории Подберезкина, на основе патриотизма должна произойти консолидация элит, а левая оппозиция должна интегрироваться во власть для того, чтобы предотвратить «стихийный бунт» оголодавшего населения, когда «толпа делает лидеров». А быть радикалом «очень недальновидно»[100].

Консолидация элит, в соответствии с представлениями национал-коммунистов, вовсе не должна вести к устранению капитализма. Проблемой является не капитализм, а засилье иностранцев: «Мы спасем частную квартиру от грабителя, а торговую лавку — от рэкетира. Мы защитим коммерческий русский банк от иноземного “Чейз Манхеттен” или “Баварского банка”»[101]. Если на первых порах альянс Зюганова и Подберезкина мог казаться тактическим, то понемногу начинала вырисовываться новая стратегическая линия. Даже после того как между КПРФ и «Духовным наследием» произошел разрыв, линия партии не изменилась. Скорее наоборот, она стала еще более националистической. Руководство КПРФ констатировало, что в условиях глобализации «главное — не противоречие между трудом и капиталом», а «более широкое противоречие сил космополитизма и патриотизма»[102]. В свою очередь космополитизм не сводился идеологами партии к банальному еврейскому заговору. Зюганов заговорил о «мировой закулисе», которая, вдохновляясь идеями «мондиализма», строит козни против России уже на протяжении нескольких столетий. И еврейско-масонский заговор, и большевистский «экстремизм» (воплощенный прежде всего в Троцком), и неолиберальные преобразования — все это не более чем проявления подрывной работы этой «мировой закулисы». «Мировая закулиса» есть некое социальное воплощение Сатаны, вездесущее и неуловимое. Капитализм как таковой перестает быть серьезной проблемой, даже еврейско-масонский заговор воспринимается лишь как частное проявление вселенского зла. И лишь русский народ стоит на страже добра и света, а потому подвергается постоянным притеснениям и издевательствам.

Идеологическая линия Зюганова находилась в явном противоречии с историческими традициями коммунистического движения. Лидер КПРФ, по сути, признал это, когда называл в качестве своих теоретических источников труды «представителей так называемого “консервативно-охранительного” лагеря Н. Я. Данилевского и К. Н. Леонтьева», а также Вл. Соловьева, Н. Бердяева, С. Булгакова и других религиозных мыслителей рубежа веков[103]. Наряду с русскими дореволюционными источниками своей идеологии, Зюганов называет и ряд западных. Первым из них является О. Шпенглер. Но не только. «Следует, на наш взгляд, внимательно отнестись к ключевым положениям всемирно известной теории исторического развития человечества Арнольда Тойнби, а также к концепции “конца истории” Френсиса Фукуямы»[104]. Из авторов советского периода упоминается только идеолог новых правых Лев Гумилев[105].

Большинство перечисленных мыслителей были открыто враждебны марксизму и социализму, не говоря уж о большевизме. Поворот от социалистической традиции к национал-консерватизму требовал и отказа от концепций классовой борьбы. В бывших советских республиках и России, по мнению Зюганова, борьба ведется не между основными классами и социальными слоями, а «между правящими режимами, опирающимися на узкий слой либо компрадорской, либо националистической «ворократии», стремящейся к слому евразийской цивилизации в лице России и остальным населением: между объединительными тенденциями развития России и субъективными, волюнтаристскими устремлениями захватившей в стране власть узкой корпоративной группы»[106].

Ностальгическое отношение к советскому прошлому легко уживалось в руководстве КПРФ с неприятием революционных традиций. Зюганов никогда не скрывал, что социальный порядок, характерный для царской России, был для него образцом гармонии. Даже закрепощение крестьянства являлось, с его точки зрения, весьма полезным установлением, ибо такая система обеспечивала «весьма высокий по тем временам уровень своеобразного социально-политического равенства. Любой дворянин являлся таким же крепостным у государства, как крестьянин у помещика»[107]. Самодержавная власть, обеспечивающая своим подданным равенство в бесправии, а не гражданское равенство в правах, оказывается в центре зюгановской ретроутопии. Важную роль в поддержании подобного порядка играла православная церковь, в деятельности которой лидер коммунистов увидел «необходимое условие» духовного единства и развития нации[108]. «Сложившийся в результате этих правил баланс интересов различных сословий оказался весьма эффективным и предопределил быстрый всплеск русской державной мощи»[109]. Самодержавная идиллия, однако, разрушилась из-за того, что национальная элита стала с течением времени пренебрегать своим долгом. Потому спасение России лежит не в классовой борьбе и разрушительных радикальных идеях, а в том, чтобы обеспечить «нормальный, эволюционный путь воспитания мудрой, волевой и нравственно безупречной национальной элиты»[110].