Читать книгу - "Полиция мыслей. Власть, эксперты и борьба с экстремизмом в современной России - Алек Давидович Эпштейн"

аудиторию». В этой связи критически важной является не столько готовность широких слоев общества и даже власти принять те вызовы, которые бросают интеллектуалы, сколько заинтересованность в новых парадигмах, формах и практиках мышления со стороны интеллигенции, формирующей общественное мнение и привлекаемой властью для различной экспертной и иной деятельности. В системе отношений интеллектуалов и общества, с одной стороны, и интеллектуалов и власти, с другой, именно существование достаточно широкого «посреднического» слоя критически и плюралистически мыслящей интеллигенции, готовой к восприятию ценностных и культурных инноваций и отстаивающей их самоценность, является необходимым условием для формирования среды, благоприятствующей интеллектуальному обновлению.

В последние годы в России складывается, однако, совершенно другая ситуация, когда именно представители интеллигенции (как правило, добровольно, не по принуждению) являются наиболее радикальными глашатаями борьбы против права на художественное и интеллектуальное самовыражение, причем подобная позиция отстаивается всевозможными «экспертами» как в публичном пространстве, так и в правовом поле. Отстаивая, как правило, консервативные ценности, выступая с «охранительских» позиций, эти «эксперты» зачастую используют взятую на вооружение властями риторику «противодействия экстремизму» для подавления интеллектуальной активности, не вписывающейся в их картину мира. При этом представители релевантных профессиональных и интеллектуальных сообществ крайне редко готовы выступить в защиту права на свободу мысли, слова и печати от гонений со стороны государственных или церковных институций, что едва ли удивительно, принимая во внимание практически полное отсутствие этоса интеллектуальной и академической свободы как необходимого условия креативного развития общества, с одной стороны, и отсутствия этики «внутрицеховой» солидарности и «защиты гонимых», с другой.

Опыт последних лет отчетливо демонстрирует, что у властей нет никаких проблем с тем, чтобы привлечь научных работников для выполнения практически любого государственного заказа – идет ли речь о ничем конкретно никому не грозящем, но вторгающемся в сознание миллионов грубом искажении исторической памяти о событиях Второй мировой войны в угоду конструированию незапятнанного нарратива Великой Победы или же о «точечных» расправах с какими бы то ни было «несогласными», для чего при деятельном участии интеллектуалов была сформулирована нормативно-правовая база, ключевым положением которой стало «противодействие экстремизму».

Очевидно, что с социологической точки зрения слово «экстремизм» (от фр. extremisme, от лат. Extremus – крайний), означающее приверженность крайним взглядам и мерам, лишено всякого содержательного смысла просто в связи с тем, что любой край оказывается краем в зависимости от того, где оказывается общественный центр, который, в свою очередь, находится в состоянии непрерывного движения. Когда-то крайне радикальными считались призывы дать женщинам и евреям избирательное право, а сейчас не менее крайне радикальными в подавляющем большинстве стран (почти во всех, собственно) будут охарактеризованы призывы лишить женщин или евреев этого права. Менее чем семьдесят лет назад в центральной газете страны была опубликована статья, написанная лауреатом высшей награды, на которую в то время мог рассчитывать представитель интеллигенции – Сталинской премии первой степени, в которой говорилось дословно следующее:

Немцы не люди… Отныне слово «немец» разряжает ружье. Не будем говорить. Не будем возмущаться. Будем убивать. Если ты не убил за день хотя бы одного немца, твой день пропал… Если ты убил одного немца, убей другого – нет для нас ничего веселее немецких трупов. Не считай дней. Не считай верст. Считай одно: убитых тобою немцев…. Не промахнись. Не пропусти. Убей![14]

Совершенно очевидно, что будь, хоть что-то подобное этой знаменитой статье Ильи Эренбурга опубликовано в наши дни, такой текст был бы сочтен крайне экстремистским, ксенофобским, возбуждающим ненависть, призывающим к насилию и разжигающим межнациональную рознь, а также призывающим к совершению военных преступлений. Думается, что автор такого текста был бы привлечен к ответственности в соответствии с Федеральным Законом РФ № 114-ФЗ «О противодействии экстремистской деятельности», а также по целому ряду статей (отнюдь не только 282-й) Уголовного кодекса Российской Федерации. Значит ли это, что знаменитый писатель, пожалуй, самый известный апологет новой западной культуры в Советском Союзе второй половины 1930-х – 1960-х годов был «экстремистом»? Нет, это значит лишь, что изменились критерии «нормы» и, как следствие, изменилось представление о том, что есть аномалия.

В разных странах и в разные времена было предпринято множество попыток дать определение понятию «экстремизм». Питер Т. Кольман и Андреа Бартоли в своей статье «Addressing Extremism» справедливо отметили в этой связи: «Экстремизм – это на самом деле сложное явление, несмотря на то, что его сложность часто бывает трудно увидеть и понять. Проще всего определить его как деятельность (а также убеждения, отношение к чему-то или кому-то, чувства, действия, стратегии) личности, далекие от обычных общепринятых. В обстановке конфликта – демонстрация жесткой формы разрешения конфликта. Однако, обозначение видов деятельности, людей и групп как “экстремистских”, а так же определение того, что следует считать “обычным” или “общепринятым” – это всегда субъективный и политический вопрос»[15].

Длительное время в российском праве не существовало легального термина «экстремизм», хотя первая монография, в которой это слово фигурирует в заголовке, была издана по-русски еще в 1986 году[16]. Как ни удивительно это выглядит с позиций дня сегодняшнего, попытки использования этого термина президентом в свое время были пресечены Конституционным судом РФ, который, проверяя конституционность Указа президента Российской Федерации от 28 октября 1992 года «О мерах по защите конституционного строя Российской Федерации» о недопущении создания и деятельности т. н. Фронта национального спасения и его структур, постановил: «Признать не имеющим юридического значения содержащееся в данном пункте Указа понятие “экстремистские элементы”, поскольку оно не имеет определенного юридического содержания, что может при применении Указа привести к нарушению конституционных прав граждан»[17].

Как отмечает Айдар Султанов, впервые понятие «экстремизм» в российском праве в качестве юридического термина возникло в связи с подписанием и ратификацией Шанхайской конвенции от 15 июня 2001 года «О борьбе с терроризмом, сепаратизмом и экстремизмом»[18]. Согласно данной Конвенции, экстремизм определяется как «какое-либо деяние, направленное на насильственный захват власти или насильственное удержание власти, а также на насильственное изменение конституционного строя государства, а равно насильственное посягательство на общественную безопасность, в том числе организация в вышеуказанных целях незаконных вооруженных формирований или участие в них».

В принятом позже федеральном законе от 25 июля 2002 г. № 114-ФЗ «О противодействии экстремистской деятельности» под экстремистской деятельностью (экстремизмом) было дано более широкое понятие, включавшее в себя, в том числе, возбуждение расовой, национальной или религиозной розни, а также социальной розни, связанной с насилием или призывами к насилию, а также пропаганду исключительности, превосходства либо неполноценности граждан по признаку их отношения к религии, социальной, расовой, национальной, религиозной или языковой принадлежности; нарушение прав, свобод и законных интересов человека и гражданина