Читать книгу - "ЦРУ и мир искусств. Культурный фронт холодной войны - Фрэнсис Стонор Сондерс"

Джоссельсон субсидировал журнал Гудвина, рассчитывая на то, что «Двадцатый век» займётся опровержением позиций журналов «Нью Стейтсмен» (New Statesman) и «Нейшн» (The Nation). Гудвин подтверждал в письме в январе 1952 года, что кампания наращивала обороты, сообщая, как «Двадцатый век» «обрушивает непрерывный огонь комментариев на различные темы [в «Нью Стейтсмен»], достигая критикой систематического разрушения их положений». Хорошей мерой, добавлял он, была бы подготовка к подрыву позиций «Совьет Стадис» (Soviet Studies), выходящего в Глазго ежеквартальника, «который, вероятно, является главным источником сталинистской апологетики в этой стране»[234].

Но Джоссельсон никогда не был полностью доволен «Двадцатым веком». «В журнале не было жизни. Он не был верным средством», - отметила жена Майкла Джоссельсона Диана[235]. Атака Гудвина на «Нью Стейтсмен» прошла успешно, но его журнал не сделал всего необходимого для решения проблем, указанных Набоковым в письме от 19 декабря 1951 года, в котором тот сообщал о «сильном недовольстве» Международного исполнительного комитета. «Мистер Спендер предложит вам и вашему редакционному совету срочные и важные изменения, которые полностью одобрили Ирвинг Браун, де Ружмон и я», - со строгостью писал Набоков[236]. Эти изменения должны быть осуществлены немедленно, добавил он, иначе поддержка Конгресса может прекратиться. Гудвин резко ответил на это в письме от 31 декабря: «Ни для кого не будет пользы, если журнал перестанет быть независимым... [журналу] должно быть позволено работать свободно, без того, чтобы его «дёргали за верёвочки»[237].

У Гудвина дела шли всё хуже и хуже. В январе 1952 года Спендер, отправивший ему короткое письмо об отставке, находился в самом центре процесса, который выглядел как переворот по свержению Гудвина с поста секретаря Британского общества. Спендер в пику Гудвину сам ушёл в отставку за несколько недель до этого, вместе с Вудро Уайаттом (Woodrow Wyatt) и Джулианом Эймери, и сказал Набокову, что едет в Париж, чтобы там объяснить причины своего поступка. Там он убедил внутренний круг Конгресса в том, что британский филиал не может нормально функционировать под руководством Гудвина, и получил указания о его отставке, которые сейчас же отправил Гудвину. Гудвин, в свою очередь, обвинил Спендера в увольнении Уайатта и призвал Набокова держать Спендера «в пределах допустимого». Но Гудвин всё же вынужден был уйти в отставку. Спендер вернулся в Исполнительный комитет, который теперь находился под контролем Малкольма Маггериджа и Фредрика Уорбурга (Fredric Warburg), с Тоско Файвелом (Tosco Fyvel), «плетущимся в хвосте как составляющая часть троицы». Для человека, который постоянно характеризовался как бесцветная и безобидная личность, Спендер проявил твёрдую решимость получить то, чего он хотел от этой ситуации[238]. У.X. Оден называл его «святым дураком из романов Достоевского» и «пародией на Парсифаля». Ишервуд (Isherwood) отзывался о нём как о «сугубо комичном персонаже», который открыл истину через фарс. Другие находили в нём «судорожную бестолковость» (Йен Гамильтон - Ian Hamilton) или «непрочный ум, смутный, сумеречный, подёрнутый дымкой», в котором «ничто не имеет чётких очертаний» (Вирджиния Вулф - Virjinia Woolf). В жизни, полной противоречий и неопределённости, Спендер выработал в себе талант скрываться за этим сомнительным ореолом.

Отставка Гудвина была ударом для Джоссельсона, который вместе с ним потерял прямой контакт с Департаментом информационных исследований (ДИИ). Но ДИИ вскоре восполнил этот недостаток, введя своего человека - Джона Клюза (John Clews) в состав Британского общества в качестве генерального секретаря. Вскоре Клюз стал использовать своё положение для распространения материалов ДИИ. Он писал Набокову в июне 1952 года, что у него был «долгий разговор с Ханной Арендт (Hannah Arendt), и я познакомил её с одним или двумя нашими экспертами из Министерства иностранных дел, чтобы обеспечить её материалами, необходимыми для новой книги... Если Вам известны ещё какие-либо люди, находящиеся здесь и желающие приобрести такие же знакомства, как и доктор Арендт, просто дайте мне знать, и я устрою это»[239]. Клюз также отправил материалы Джоссельсону, напомнив ему (как будто в этом была необходимость), что документы могут быть свободно использованы, «но их источник не должен стать известным».

С назначением Клюза проблемы Британского общества, казалось, временно разрешились. Тоско Файвел, редактор «Трибьюн» (Tribune), и ключевые члены руководящего комитета Конгресса согласились «поддерживать тщательное наблюдение за положением дел в Лондоне». Но Джоссельсон всё ещё не был удовлетворён. Публичная критика Конгресса Хью Тревором-Роупером после его торжественного открытия в Берлине оставила в наследство подозрения, и многие британские интеллектуалы не желали отождествлять себя с организацией, чьё реальное происхождение виделось им сомнительным.

Проблема была в том, что казалось, будто рука американского правительства протягивается к их пирогу. «Мы шутили об этом, - рассказывал один из сотрудников Британского общества за свободу культуры. - Мы приглашали друзей на обед, а когда они предлагали заплатить, мы говорили: «О, нет, не беспокойтесь, платят американские налогоплательщики!»[240]. Многих нужно было убеждать в привлекательности таких соблазнов.