Читать книгу - "Гражданство и гражданское общество - Борис Капустин"

Как в личном, так и в профессиональном плане мне было приятно получить приглашение выступить с этими лекциями^[182]. Но если моим личным ответом было искреннее и стеснительное признание, что это честь, на которую я не имел права рассчитывать, то моя профессиональная реакция была совершенно нескромной. Как мне казалось, социология имела полное право претендовать на свою долю в ежегодном чествовании Альфреда Маршалла, и я счел очень любезным, что университет, в котором социология пока еще не стала постоянной обитательницей, готов поприветствовать ее как гостью. Возможно – и эта мысль приводит меня в смятение, – что в моем лице социология здесь проходит испытание. Если это так, я уверен, что могу положиться на вашу добросовестность и честность в оценках и готовность рассматривать любые достоинства, которые вы можете обнаружить в моих лекциях, как свидетельство научной значимости предмета, которым я занимаюсь. В то же время все, что покажется вам незначительным, банальным или необоснованным, будет отнесено на счет моих личных качеств, которые не присущи никому из моих коллег.

Я не буду защищать уместность моего предмета по отношению к данному случаю, утверждая, что Маршалл был социологом, поскольку, после того, как он отверг ранние привязанности к метафизике, этике и философии, он посвятил свою жизнь развитию экономики как независимой науки с собственными специальными методами исследования и анализа. Он сознательно избрал путь, явно отличный от того, которым шли Адам Смит и Джон Стюарт Милль. Расположение духа, с которым он сделал свой выбор, было отражено в инаугурационной лекции, представленной им здесь в Кембридже в 1885 г. Говоря об убеждениях Конта в существовании единой социальной науки, он сказал: «Нет сомнений, что если бы она существовала, экономическая наука с радостью нашла бы убежище под ее крылом. Но ее не существует, и ничто не говорит о ее становлении. Нет никакого смысла праздно ожидать ее, мы должны делать то, что мы можем, с теми силами, которыми мы сейчас располагаем»^[183]. Таким образом, он защищал автономию и превосходство экономического метода, основанное на использовании власти денег. Они же «являются лучшим мерилом мотивов, с которым не может сравниться ничто иное»^[184].

Как вы знаете, Маршалл был идеалистом, столь глубоким, что Кейнс сказал о нем, что он «слишком стремился делать добро»^[185]. Чего мне хотелось бы меньше всего – утверждать на этом основании, что он был социологом. Правда, что некоторые социологи страдали от подобного недуга благожелательности, даже во вред своим интеллектуальным свершениям, но я не согласен, когда экономистов отличают от социологов, говоря, что первыми движет голова, а вторыми – сердце. Ведь каждый честный социолог, как и каждый честный экономист, знает, что выбор целей или идеалов лежит за пределами социальной науки, находясь в рамках социальной философии. Но идеализм обусловил страстное желание Маршалла поставить науку экономику на службу политике, используя ее (как разумно использовать любую науку) для обнаружения природы и содержания проблем, с которыми имеет дело политика, и для оценки сравнительной эффективности альтернативных средств, направленных на достижение заданных целей. И он осознавал, что даже в случае проблем, которые совершенно естественным образом будут рассматриваться как экономические, наука экономика будет неспособна в полной мере выполнить эти две задачи.

Дело в том, что эти задачи предполагают рассмотрение социальных сил, с которыми не справиться измерительной рулетке экономиста, как Алисе не удавалось нанести удар по мячу для крокета головой фламинго. Пожалуй, именно поэтому Маршалл порой испытывал совершенно необоснованное разочарование в своих достижениях и даже выражал сожаление, что предпочел экономику психологии – науке, которая, возможно, могла бы подвести его ближе к пульсации жизненных сил общества и обеспечить более глубокое понимание человеческих чаяний.

Было бы очень просто процитировать многочисленные фрагменты, в которых Маршалл обращался к ускользающим факторам, в важности которых он был глубоко убежден, но я склонен ограничить мое внимание одной из его работ, тема которой очень близка к той, которую я сам избрал для этих лекций. Это доклад «Будущее трудящихся классов», прочитанный им в кембриджском клубе реформ в 1873 г. и затем перепечатанный в мемориальном томе под редакцией профессора Пигу. Между этими двумя изданиями есть небольшие текстуальные отличия, которые, насколько я понимаю, следует приписать самому Маршаллу, сделавшему поправки уже после того, как первоначальная версия вышла в печати в виде брошюры^[186]. Мне напомнил об этой работе мой коллега, профессор Фелпс Браун, использовавший ее в своей инаугурационной лекции^[187]. Столь же хорошо она подходит и для моей сегодняшней задачи, поскольку в ней Маршалл, рассматривавший одну из граней проблемы социального равенства с позиций экономических издержек, непосредственно подошел к тем рубежам, за которыми лежит территория социологии, пересек их и совершил небольшой экскурс на противоположную сторону. Его действия можно охарактеризовать как вызов, брошенный социологии, чтобы она послала эмиссара, который встретил бы его на границе и присоединился к нему, чтобы вместе превратить ничейную землю в общее благо. Я достаточно самонадеян, чтобы как историк и социолог принять этот вызов и отправиться в путь к экономическим рубежам все той же общей темы – проблемы социального равенства.