Читать книгу - "Путин, Россия и Запад. О чем молчит Би-Би-Си? - Георгий Ермолов"

С. Кара-Мурза считает, что основным объектом идеологии любого государства является символ стража порядка. Идеология, укрепляющая государство, стремится к созданию общего благоприятного образа. Достаточно вспомнить хотя бы литературных героев и кинематографические образы милиционеров, созданные в советский период. Если же идеология направлена на разрушение государства, она рисует то, что мы видим на экранах все последние годы, не забывая, однако, вкраплять в общую канву «чернухи» образы отдельных «честных ментов», которые еще ярче оттеняют и сгущают общий кошмарный фон.

На заре перестройки в моду вошли фильмы, закрепляющие в сознании представление о милиции как о самом бесчеловечном и жестоком типе полиции — в противовес полиции американской, где что ни коп, то герой. Нет смысла спорить, что в те времена не было эксцессов. Они были. И пьяных в вытрезвителях обирали, и почки могли отбить при дознании. Но это были именно эксцессы. От милиции не шарахались в темных подворотнях, в отделения шли без боязни и с любой ерундой, участковых знали в лицо и по имени-отчеству. Гаишники штрафовали водителей на один рубль только в крайних случаях, обязательно по квитанции и в основном — в Москве. Менталитет сотрудника был совершенно иным. Он не был противопоставлен обществу, не был изгоем и пугалом, он был частью целого.

Новая идеология, породив паразитическую мыслеформу, в кратчайшие сроки переместила всю систему за грань добра и зла, отделив ее, таким образом, от остального общества. А там, за этой гранью, как и положено, — епархия криминала, частью которого в общественном сознании и стала милиция. Если бы дело ограничивалось одной идеологией, это еще можно было бы списать на издержки смутного времени, но оставить людей, облеченных полномочиями и оружием, на запредельно ничтожном жалованье, которое к тому же и платили не всегда, — это уже не списывается ни на какие издержки. Это прямая и целенаправленная диверсия. Именно тогда ряды бандитских группировок стали пополняться бывшими сотрудниками, а освободившиеся вакансии заполняли те, кто рассчитывал полномочиями и оружием добрать с лихвой недоданное государством. Любопытно, что ту же политику проводил Д. Дудаев при формировании своей «шариатской» милиции. Он им зарплату вообще не платил, официально переведя на самообеспечение, и, таким образом, в точности повторил управленческую стратегию своего духовного наставника — Ельцина. Так в стране был создан принципиально новый тип преступного мира.

С. Кара-Мурза пишет: «Речь идет о преступном мире, который всегда играл важную роль в жизни России, но обрел почти «классовое» сознание и организацию в последние 30-40 лет (работа середины 1990-х. — Г. Е.). Тот преступный мир, который сегодня пришел к власти, — явление новое, XX века. Он начал складываться при разрушении традиционного уклада еврейских местечек, кавказских клановых общин, русского воровского «цеха». Сегодня хорошо описана преступность западного гражданского общества, возникшая в результате буржуазных революций. И мы видим, что нынешний преступный мир России имеет совершенно иной тип. Объяснять различия трудно, пока наш культурный слой не пожелает узнать, чем вообще Россия отличается от Запада как тип цивилизации.

Еще предстоит исследовать процесс самоорганизации особого, небывалого союза: уголовного мира, власти (номенклатуры) и либеральной части интеллигенции — той ударной силы, которая сокрушила СССР. Признаем хотя бы сам факт: такой союз состоялся, и преступный мир является в нем самой активной и сплоченной силой.

И речь идет не о личностях, а именно о крупной социальной силе, которая пришла к власти. Хотя она рядится в буржуазию (и ее даже торопятся признать таковой наши марксисты), это — особый социальный и культурный тип.

Несостоятельны надежды на то, что через одно поколение потомки воров превратятся в благопристойных буржуа, как бандиты США. Преступники гражданского общества не образуют сословия со своей культурой и этикой, они — «ассоциация индивидуумов». У нас — другое, и сословные рамки преступного мира жестки, они его устойчиво воспроизводят и тем более будут воспроизводить, когда это сословие у власти и собственности.

Конечно, преступная государственность может существовать лишь короткий исторический срок. Кланы и группировки неминуемо начинают грызться, как пауки в банке, — начало этого мы уже наблюдаем. Но пока они друг друга перегрызут, они Россию совершенно истощат».

* * *

Для нас важным представляется тот факт, что сложившееся в 1990-х положение вещей в правоохранительной системе сохранилось в неприкосновенности и после смены руководства страны, что подтверждает сознательный выбор управленческой стратегии власти в соответствии с избранной моделью, которая демонстрирует заинтересованность режима в поддержании определенного уровня преступности путем сохранения низкого авторитета правоохранительных органов, их низкой эффективности, а также абсолютной надзаконной управляемости. Кроме того, обеспечивается воспроизводство системы в поколениях (по Кара-Мурзе). Модель предусматривает строгое соответствие уровня преступности вектору цели управления; при этом уровень не должен повышаться до чрезмерных пределов, что может привести к опасному «разгону» ситуации, но и не должен понижаться до разумного, что чревато нормализацией психоэмоционального состояния общества и ослаблением возможности манипулирования.

Такой баланс обеспечивает в полезном выходе:

- такие виды, как уличная преступность, бандитизм, рэкет, похищения людей, наркомания, проституция, и сопутствующие правонарушения позволяют поддерживать в обществе необходимый уровень психологической нестабильности, а следовательно, наилучшей управляемости;

- поддержание количественного уровня правоохранителей, необходимого для решения вопросов репрессивного характера;

- ретуширование преступной деятельности госструктур и отдельных представителей государства под общий фон уголовщины (размывание фокуса внимания общества).

Низкий же уровень преступности предполагает:

- отсутствие необходимости в большом количестве правоохранителей;

- эмоционально-психическую стабильность общества и, как следствие, больший простор для интеллектуального анализа действительности (ослабление манипулирования);

- большую прозрачность деятельности государства;

- вследствие небольшой численности правоохранителей — более высокий уровень оплаты их труда, повышение престижности деятельности, что дает возможность более качественного конкурсного отбора.

Всего лишь за каких-то 1,5-2 месяца через переаттестацию прогнали более миллиона действующих сотрудников. Если аттестационные комиссии трудились без выходных, то ежедневно с их конвейера вылетало около 20 тысяч (!) свежеперепеченных полицейских. Очевидно, что подобная «скоростная плавка» не нуждается ни в каких комментариях. Остается лишь строить гипотезы о причинах такой спешки. Одна из них — деньги. Вполне возможно, что необходимость плановой реализации в 2012 г. ассигнованных 138 млрд. рублей подстегивала руководство МВД провести процедуру в максимально короткие сроки. Рассматривать качественную составляющую мероприятия также абсолютно излишне. Заявленная цель — избавление от недостойных — так или иначе была достигнута, но есть вполне обоснованное предположение, что общепринятое понимание цели и понимание ее руководством ведомства кардинально различаются. Пропускная способность комиссий свидетельствует о том, что весь процесс был сведен к вычеркиванию из списков фамилий сотрудников, неугодных руководству по любым причинам. Иными словами, руководители подразделений сделали ровно то же самое, что каждый начальник делает ежедневно целенаправленно или подсознательно, т. е. оценивает своих подчиненных. Таким образом, содеянное можно охарактеризовать как сокращение штатов по произволу, и к реформированию это не имеет никакого отношения. В результате численность «новой» полиции составила чуть более 800 тысяч человек. Поскольку «реформа» проводилась собственными силами, без привлечения независимых экспертных групп, то очевидно, что сокращение численности коснулось (или коснется в скором времени) основных оперативных подразделений. Практика показывает, что управленческие аппараты, как правило, разрастаются, а с учетом обостряющейся криминогенной обстановки в стране общая численность ведомства в недалеком будущем вернется к прежним значениям, а то и возрастет, потому что модель, определенная властью, все-таки не предусматривает криминального беспредела.