Читать книгу - "Война иными средствами - Дженнифер М. Харрис"

В 1991 году, за два десятилетия до публикации получившей широкую известность статьи «ВВП теперь важнее силы», Лесли Гелб призывал Соединенные Штаты «заменить историческую антисоветскую направленность азиатской политики США новым фокусом на геоэкономике, формировании новых экономических отношений и использовании последних для решения политических проблем и предотвращения перерастания экономических споров в политические конфликты»^[88]. Реджинальд Дейл, специалист по развитию Европы, отмечал, что «с окончанием холодной войны и утверждением глобальной экономики геополитика и геоэкономика переплетаются все теснее»^[89]. Обращаясь к тем, кто ностальгировал по четким различиям времен холодной войны (когда доктрина взаимного гарантированного уничтожения определяла мышление творцов американской и советской политики), историк Томас Стюарт убеждал Соединенные Штаты «создать геоэкономический эквивалент сдерживания, то есть способ проецирования экономической силы для предотвращения конфликтов, победы в тех случаях, где конфликтов избежать не удастся, и стимулирования стремления государств к взаимному процветанию, а не к обнищанию соседей»^[90].

Однако, пусть геоэкономика стала восприниматься как важный инструмент, по-прежнему отсутствует единое мнение (или даже полноценное обсуждение) относительно того, какие мотивирующие факторы способны объяснить ее возрождение. Если геоэкономика действительно вернулась в качестве основного средства внешней политики многих государств, почему это произошло?

Геоэкономика обязана своим нынешним возрождением прежде всего трем факторам. Первый заключается в том, что сегодняшние развивающиеся страны все чаще прибегают к экономическим инструментам в качестве основного средства проецирования своего влияния и ведения геополитической борьбы. Сравним, например, текущие обсуждения нарастания могущества Китая, в которых преобладают экономические подсчеты, с аналогичными дебатами времен холодной войны применительно к Советскому Союзу. Американским политикам, на протяжении десятилетий имевшим дело с «советским вызовом», задача наделения соответствующим статусом великой державы Китая, страны, у которой нет значимого океанского военно-морского флота и которая категорически уступает в военном отношении Соединенным Штатам, наверняка кажется почти неразрешимой.

Притом что возвышение Китая является, безусловно, важнейшей причиной возрождения геоэкономики, сосредотачивать внимание исключительно на Китае означает упускать из виду более широкий, более комплексный феномен. Развивающиеся страны всех «калибров» рассматривают геоэкономические инструменты как основные средства внешней политики практически в любой мыслимой ситуации, будь то операционные задачи и последствия их реализации (для Катара, страны с населением численностью 250 000 человек, регулярные платежи повстанцам в Сирии и Ливии оказались наилучшим способом достижения желаемых результатов) или долгосрочные и не слишком конкретные задачи (Мексика и Колумбия установили опытным путем, что ограничение влияния региональных «тяжеловесов», Бразилии и Аргентины, проще всего обеспечить посредством нового торгового объединения, известного как Тихоокеанский альянс, которое в настоящее время исключает Бразилию и Буэнос-Айрес). Эти страны используют геоэкономику способами, которые варьируются в диапазоне от позитивных, призванных «обольщать» (например, крупных экспортно-импортных сделок или инвестиций, приуроченных к тем или иным дипломатическим кампаниям), до карательных, призванных устрашать (к примеру, кибератак на банковскую систему враждебного государства).

Среди недемократических стран (возможно, и не только среди них) тенденция прибегать к тем или иным, зачастую принудительным геоэкономическим мерам может объясняться невозможностью использования других, более предпочтительных геоэкономических вариантов. Тот факт, что данным режимам не удается убедить своих соседей, почти постоянно пребывающих настороже, в пользе полноценной экономической интеграции, основанной на взаимовыгодных соглашениях, означает, что они вынуждены обращаться к иным стратегиям. Москва и Пекин, в идеале, не отказались бы повторить, вероятно, успех Европейского союза в деле формирования коалиций, но «отношения между авторитарными режимами опираются на угнетение и подчинение, а не на компромисс», как говорилось в одной статье^[91]. Евразийский союз президента Владимира Путина вряд ли бы состоялся в его нынешнем виде, не подкрепляй его гарантированная «принудительная» финансовая мощь Российского государства. По некоторым оценкам, поддержка режима Лукашенко в Беларуси стоит России от 7 до 12 миллиардов долларов ежегодно, а периодические угрозы Лукашенко выйти из Евразийского союза, как правило, оборачиваются дополнительной экономической помощью со стороны России. Президент Киргизии Алмазбек Атамбаев и вовсе оказался чрезвычайно способным учеником: он быстро усвоил механику геоэкономических методов Москвы и потребовал от России кредит на 200 миллионов долларов в дополнение к торговым и экономическим преференциям; не получив того, на что рассчитывал, в полном объеме, Атамбаев отложил вступление своей страны в Евразийский союз^[92].