Читать книгу - "Катынь. Ложь, ставшая историей - Иван Чигирин"

Ну и чего ожидать от такой армии?

Ход этой войны известен очень хорошо. Уже 3 сентября знаменитый польский гонор дал трещину — Рыдз-Смиглы приказал ориентировать вооружённые силы на отход в сторону румынской границы. 5 сентября немецкие войска прорвали фронт, и он начал стремительно рушиться. Войска, лишённые связи с командованием, брошенные на произвол судьбы, сами решали, как им поступить. Одни отчаянно сопротивлялись, другие бежали, третьи сдавались в плен.

Президент Мосцицький покинул Варшаву уже 1 сентября — впрочем, к нему трудно предъявлять претензии, поскольку политику того времени определял Рыдз-Смиглы. 5 сентября из Варшавы выехало правительство, 7 сентября — главнокомандующий. Этот день можно считать концом организованной польской армии. Ставка перемещалась из города в город, и если даже из Варшавы Рыдз-Смиглы не мог управлять войсками, то что говорить о Бресте или Владимире-Волынском? Уже 9 сентября начались переговоры с Францией о предоставлении убежища правительству, 16 сентября — переговоры о транзите польского руководства через Румынию. 17 сентября правительство покинуло страну. Однако война на этом не закончилась. По всей Польше ещё оставались очаги сопротивления, а героическая оборона Варшавы продолжалась до 29 сентября, так что парад победы Гитлер смог устроить лишь 2 октября. Но всё это уже были последние судороги безголового тела. Фактически война была выиграна за неделю, формально — за две с половиной. Польша как государство перестала существовать.

Как известно, нарываясь на войну с Германией, польское правительство рассчитывало не столько на себя, сколько на то, что в войну вступят Англия и Франция и, ударив по германской территории, оттянут большую часть вермахта на себя, а также на то, что они будут снабжать польские войска оружием и боеприпасами. И действительно, уже 3 сентября союзники объявили Германии войну. «Если они и объявили нам войну, то это для того, чтобы сохранить своё лицо, к тому же это ещё не значит, что они будут воевать», — усмехнулся по этому поводу Гитлер. Действительно, к тому времени уже обозначилось поражение Польши, а кому хочется поддерживать обречённое дело?

Так что союзники не спешили. Правда, Франция начала полноценную мобилизацию уже 23 августа, и к концу сентября сосредоточила против Германии 70 пехотных, 7 мотопехотных, 2 механизированные и 3 конно-механизированные дивизии, усиленные 50 танковыми и 20 разведывательными батальонами. Однако на линии франко-германской границы французским войскам было запрещено заряжать оружие боевыми снарядами и патронами — как бы чего не вышло. У Саарбрюккена[116]висели плакаты: «Мы не сделаем первого выстрела в этой войне». Ну, а немцам зачем было делать первый выстрел? Абсолютно незачем! Так что войска «воюющих» сторон успешно ходили друг к другу в гости, выпивали, обменивались сигаретами. Польские дипломаты уговаривали, настаивали, от них отделывались обещаниями, что боевые действия вот-вот начнутся, но в действительности французы не делали вообще ничего, а британцы — почти ничего.

О том, насколько реальны оказались обещания, говорит история польско-французско-британских контактов уже после начала войны.

«Французский главнокомандующий генерал М. Гамелен не пожелал принять польского военного атташе, хотя в телеграмме на имя Рыдз-Смиглы от 3 сентября заверял его, что завтра он начнёт военные действия на суше, — пишет Михаил Мельтюхов. — В действительности Гамелен 5 сентября полагал, что у Польши нет шансов на продолжение сопротивления, что „является очередным поводом для сохранения наших сил“ и отказа от наступления на Германию… Польские представители продолжали настаивать и просить французское руководство выполнить свои обязательства перед Варшавой. Это вызвало раздражение Гамелена, который писал: „Польский военный атташе продолжает нам надоедать! Я знал также, что польский посол в Париже проявлял нервозность и даже несправедливость в отношении французской армии и особенно авиации“».

Выяснилось, что Франция может оказать помощь Польше в 1940 году, а начать военные действия не раньше 1941-го. Правда, 9 сентября девять французских дивизий перешли на германскую территорию и немного погуляли в приграничных районах. Немцы, не принимая боя, ушли в укрепления «линии Зигфрида», а 12 октября французов отозвали, поскольку ясно было, что в Польше защищать уже нечего.

Интересно, какие несправедливые слова могли сказать поляки о французской армии в такой ситуации?

В Британии было ещё увлекательнее.

«3 сентября в Лондон прибыла польская военная миссия, но встретиться с начальником английского Генштаба генералом В. Айронсайдом полякам удалось лишь 9 сентября. В ходе встречи Айронсайд стал выяснять ситуацию на фронте, а поляки с удивлением узнали, что у Англии нет никаких конкретных планов помощи Польше, поскольку этим должна была заниматься Франция. Сославшись на занятость, Айронсайд прекратил беседу, порекомендовав напоследок полякам закупать оружие в нейтральных странах. 10 сентября польскую военную миссию уведомили, что английские ВВС начали бомбардировки Германии, а в Румынию прибыл транспорт с 44 самолётами для Польши. Всё это было откровенной ложью. По признанию У. Черчилля, англичане „ограничивались тем, что разбрасывали листовки, взывающие к нравственности немцев“. С 3 по 27 сентября в ходе „рейдов правды“ английские ВВС сбросили над Германией 18 млн. листовок — почти 39 тонн бумаги»[117].

Интересно, какого качества была эта бумага? На фронте ценили более дешёвые сорта, они мягче…

К тому времени относится и легендарная фраза, принадлежавшая британскому министру авиации Вуду. В ответ на предложение нанести удар по Шварцвальду, чтобы создать у немцев трудности с лесом, он услышал: «Что вы, это невозможно. Это же частная собственность. Вы ещё попросите меня бомбить Рур!»

Какое счастье всё же, что союзники так и не прислали на переговоры в Москву уполномоченную делегацию, и вместо ничего не стоящих договоров с Англией и Франций Сталин смог заключить добротный пакт с Германией, давший нам возможность выиграть два года и отодвинуть границу.

Впрочем, союзники заплатили за свою подлость. Франция — полной мерой, Британия — частично. Войны как таковой не было, но состояние войны осталось, что позволило Гитлеру, когда пришло время, ударить внезапно, не боясь обвинений в агрессии.

Да, но почему такое самоубийственное упорство? Почему, всемерно уповая на помощь Англии и Франции, Польша вставала на дыбы при одном лишь упоминании о любом привлечении Советского Союза к решению её проблем? «Звериная сущность большевизма» тут не катит — поляки сами были куда большие звери во всём, будь то война явная или тайная.

Кое-что проясняет оценка ситуации в инструкциях, данных англо-французским представителям на тех самых «неуполномоченных» переговорах лета 1939 года. Относительно Польши там говорилось:

«Поляки не желают вступать в непосредственные отношения с Россией в мирное время с целью подготовки сотрудничества во время войны; они утверждают, что это явилось бы провокацией по отношению к Германии. Мы рассматриваем это как предлог, поскольку настоящая причина заключается в том, что они опасаются быть вынужденными согласиться на использование русских войск в Польше. Они боятся, что не смогут в дальнейшем избавиться от этих войск и помешать „коммунизации“ польских крестьян… Совершенно очевидно, что если и можно будет побудить поляков принять русские воздушные силы и материалы, то во всяком случае они не желают иметь русских солдат на своей территорию»[118].