Читать книгу - "Нюрнбергский эпилог - Аркадий Иосифович Полторак"

что один повинен в уничтожении нескольких миллионов людей в концлагерях (Геринг), другой — в потоплении пассажирских судов в море (Дениц), третий — в отдаче приказа о четвертовании пленных партизан (Йодль). Лишь после того. как стала известна роль Кейтеля в убийстве французских генералов Жиро и Вейгана, все они отвернулись от него.

Джильберт осторожно завел об этом разговор с Йодлем.

— Есть вещи, которые несовместимы с честью офицера, — сказал Йодль.

— Как, например, убийство, — подсказал Джильберт.

Йодль некоторое время молчал, затем тихо ответил:

— Конечно, это несовместимо с честью офицера. Кейтель мне рассказывал, что Жиро находился под наблюдением… Но ни слова об убийстве. Знаете, такие вещи в военной истории случались, однако я бы никогда не подумал, что один из наших собственных генералов…

Не закончив фразы, Йодль опускает глаза.

— Я замечаю, — продолжает Джильберт, — что вы больше не сидите за «столом командования».

— Ах, вы это заметили доктор? — оживляется Йодль. — Да, это так. Но я не хочу бить лежачего, особенно после того, как мы сели в одну лодку…

Нет необходимости придавать серьезное значение этим словам Йодля. На каком основании он вдруг решил удивляться тому, что «один из генералов» вермахта мог быть замешан в грязной истории с Жиро? Как будто все прочие многочисленные провокации Кейтеля и самого Йодля против целых народов, в результате чего погибли миллионы людей, были в большей мере совместимы с пресловутой «офицерской честью».

Важнее другое: хотя Кейтель и Йодль «сели в одну лодку», положение их к моменту завершения судебного разбирательства было различно. Кейтель во многом признался, а признаваясь, тупо ссылался на приказ. Но и в тех случаях, когда он отрицал свою вину, поразительная наивность его аргументации лишь убеждала всех в виновности Кейтеля.

Йодль повел себя умнее. Он оказался изощреннее, изворотливее Кейтеля.

«Одиссей» XX века

Йодля защищал профессор международного права Экснер — один из немногих адвокатов в фиолетовой мантии. Мне казалось странным, что этот старый ученый, как любил именовать себя Экснер, избрал в качестве подзащитного начальника штаба оперативного руководства, по существу, руководителя личного штаба Гитлера.

Сам Экснер тоже, видимо, чувствует необходимость дать суду объяснения по этому поводу. Но какой горькой, чтобы не сказать чудовищной, иронией обернулись они в ходе процесса!

Свою защитительную речь Экснер начал довольно эффектно:

— Я познакомился с Йодлем двадцать лет тому назад в доме его дяди, философа Фридриха Йодля, в Вене. Там у нас состоялась беседа относительно воспитания кадровых офицеров. То, что мне тогда говорил молодой капитан, было так серьезно, чисто и так далеко от всего того, что называют милитаризмом, что я навсегда запомнил наш разговор. С того времени я не встречался с ним, до тех пор пока совершенно неожиданно этой осенью не получил приглашения защищать его здесь, на суде. Моей первой мыслью было: «Этому храброму солдату надо помочь». Но я колебался, так как не являюсь профессиональным защитником. Когда я, однако, увидел его в здании суда в первый раз, он мне сказал слова, которые рассеяли все мои колебания. Он сказал: «Будьте уверены, господин профессор, если бы я чувствовал хоть каплю вины, я бы не взял вас себе в защитники». Господа судьи, я думаю, так может говорить только джентльмен, но не преступник!..

«Джентльмен» Альфред Йодль в годы Первой мировой войны служил в артиллерии, а потом стал генштабистом. Он слыл очень способным офицером генерального штаба и вскоре выдвинулся там на ключевые позиции. Занимая специально созданный для него пост начальника штаба оперативного руководства ОКВ, неутомимый генерал-полковник руководил разработкой всех операций вермахта.

Язвительный, острый на язык, достаточно образованный в своей сфере, чтобы не лезть за словом в карман, он избрал совсем иной метод защиты, чем Кейтель. Прежде всего решил, что обвинители не получат от него ни одного признания. Йодль был глубоко уверен в том, что Кейтель делает ошибку, признаваясь, хотя бы и с оговорками, в некоторых из своих преступлений.

Я уже говорил, что на весах нюрнбергского правосудия вина Йодля в принципе была не только не меньше, а в определенном смысле даже больше, чем вина Кейтеля. Умный враг всегда опаснее. В Йодле народы мира должны были видеть главного закоперщика военных авантюр гитлеровской Германии. Это в его мозгу рождались планы разбойничьих нападений на другие страны. Это он готовил агрессии против Австрии и Чехословакии, против Греции, Югославии. Это ему прежде всего народы СССР «обязаны» появлением на свет «плана Барбаросса».

И все-таки своими показаниями на процессе Йодль стремился создать впечатление, будто он всего лишь стратег, будто не имеет никакого отношения к тягчайшим преступлениям нацизма. Более того, он якобы, где только было возможно, стремился их прекратить.

Неплохо зная военную историю, он очень часто обращался к ней, чтобы доказать, что многие провокации (Йодль называет их военными хитростями), к которым прибегала военная верхушка нацистского рейха, уже были известны в прежние времена. Когда заходила речь о провокационных маневрах, организованных ОКВ против Австрии, Кейтель ссылался на приказ Гитлера, а Йодль — на историю.

— Мне кажется, — заявлял он, — что подобные маневры отнюдь не идут вразрез с нормами права. Вообще в игорном доме истории как в политике, так и в войне всегда пускают в ход крапленые карты.

Старый профессор, друг философа Фридриха Йодля, доктор Экснер поспешил поддержать своего подзащитного. Обращаясь к суду, адвокат просил верить ему, что «такие хитрости» обычны с тех пор, как греки построили своего троянского коня. Одиссей, автор этой идеи, потому и восхвалялся античными поэтами как «многоумный», а не был заклеймен ими как «преступник».

— Я, — продолжал доктор Экснер, — не вижу в поведении Йодля также ничего аморального… В отношениях между государствами действуют другие моральные принципы, чем в воспитательных институтах для христианских девиц.

Единственное достоинство приведенных сентенций Йодля и его адвоката состоит, пожалуй, в том, что они вовсе не нуждаются в комментариях.

Йодля спросили о провокациях в отношении Чехословакии. И он с откровенным цинизмом назвал их просто «инцидентами», «соображениями генерального штаба», которым сам Йодль не придал бы никакого значения, если бы к ним прибегли, скажем, французы.

Йодль был уверен: признания не лучший способ защиты. Конечно, в руках обвинителей много документов за подписью Йодля. Но он всегда был хитрее, предусмотрительнее Кейтеля и редко делал на бумагах такие прямолинейные, не допускающие другого толкования резолюции, какие позволял себе фельдмаршал.

Йодлю предъявляют обвинение в том, что по приказу генерального штаба расстреливались взятые в плен партизаны. Обвинитель приводит выдержки из этого приказа. Там, в частности, говорится, что