Читать книгу - "Династии Сперанских, Филатовых, Живаго, Овчинниковых и ХХ век. Записки счастливого человека - Алексей Адрианович Овчинников"

натоплено. Мне очень приятно везти его зимой на Шуколовскую гору и слышать его слова, какая у меня красивая машина (хотя этой машине уже много лет и он минимум сто раз ездил на ней). И я люблю приходить к нему в дом и вместе с ним после лыж выпивать по рюмке водки. И я очень хочу и надеюсь, чтобы наши встречи с Сашей в нашем саду, на Шуколовке или в других местах продолжались подольше. Хорошо бы время у нас в Туристе летело чуть-чуть помедленнее!

* * *

За последние 5–6 лет, прошедшие с тех пор, как я написал эту главу, произошло много изменений в жизни наших соседей. Во-первых, тяжело заболел Юра Коновалов. Но каждые субботу и воскресенье Саша, приезжая на дачу, заставлял Юру выходить на корт и играл с ним в теннис, справедливо считая, что движение – это жизнь. Но эти игры все время сокращались по времени, с одного-двух часов вначале до 15 минут в конце. Юрка задыхался и быстро уставал. Состояние его ухудшалось, и в июле 2023 года он скончался. Саша Коновалов, уйдя с директорской должности, стал почетным президентом своего института и до последнего времени продолжает ходить на работу и даже бывает в операционной. По воскресеньям, приезжая в Турист, он обязательно выходит на корт и играет сам с собой у стенки. А потом уходит на часовую прогулку на Шуколовскую гору или вдоль канала. В декабре 2023 года мы с Ларой были приглашены на его 90-летний юбилей сначала в институт, а потом в ресторан. Там было очень много разного народа, большую часть которых я никогда раньше не видел. Говорят, что устроил Саше этот тяжелый «праздник» его сын Коля, ставший к этому времени известным нейрохирургом, профессором и даже членом-корреспондентом РАН.

Глава 16

Дачные соседи Никитюки

Другими друзьями-соседями были так называемые Никитюки – местное понятие, объединявшее семьи Власовых, Янчуков, Побединских и собственно Никитюков. Им принадлежала огромная старинная дача, отделенная от нашей узким проездом. Дом – очень необычной архитектуры, сложенный из потемневших от времени бревен на высоком кирпичном цоколе с остроконечной, крытой железом крышей, закрывающей от дождя большой балкон-лоджию на втором этаже. Комнаты первого этажа выходили в общую столовую, из которой широкие двери вели на большую открытую веранду, увитую диким виноградом. Веранда была поднята на кирпичных столбах, и из сада на нее вела довольно скрипучая лестница с перилами, в которой было 10–12 ступенек. На этой веранде по вечерам собиралась молодежь из окрестных дач, и она была чем-то вроде нашего клуба. Дом стоял на пологом склоне поросшего березами, соснами и елями высокого берега тихой речки Икши, обрамленной ольховыми зарослями и покрытой желтыми кувшинками и белыми водяными лилиями. Если идти вдоль реки с ее многочисленными изгибами, расстояние от дома Никитюков до нашего участка было около километра, а по прямой – не более трехсот метров. Дом располагался в верхней части большого лесистого участка и был отделен длинным невысоким забором из штакетника от проходной дорожки, ведшей вдоль железнодорожного полотна от станции, мимо дачи Сперанских и дальше к фабричному поселку и деревне Муханки. Зимой по этой дорожке толпами шли приезжавшие на выходные дни лыжники. Дом Никитюков стоял вдоль забора, боковым фасадом к железной дороге и передним фасадом с островерхой, как у шалаша, крышей, в сторону станции и был отлично виден на фоне окружавших его кольцом огромных старых сосен. Он был очень красив – темно-коричневого цвета стены, красный цокольный этаж с побеленными оконными рамами и зеленая крыша, на которую к концу лета почти до самого конька залезал дикий виноград, ровесник старого дома. Я так подробно описываю эту необычную дачу, потому что вот уже более тридцати лет, как ее нет. Осенью 1980 года она сгорела дотла и на ее фундаменте возведена нелепая уродливая одноэтажная хибара со стенами из голубых фабричных панелей. А рядом сиротливо стоят кирпичные столбы, отмечая место, где когда-то была прекрасная высокая веранда – любимое место нашей молодежной компании послевоенных лет. Представить себе этого сгоревшего старого красавца можно только по памяти очевидцев или по старым фотографиям. Подробности трагедии этго старого дома и предшествующие ему события были описаны мною в книге «Дачи и дачники»[103].

На несколько метров ниже дома была густо поросшая травой площадка, которая, очевидно, предназначалась под теннисный корт, но не соответствовала ему размерами, и на ней были врыты столбы для волейбольной сетки. Летними вечерами, часам к шести на эту площадку начинала собираться молодежь с окрестных дач и из соседних домов. Услышав со стороны Никитюков удары по мячу, у меня появлялся какой-то зуд в коленках, и я спешил быстрее закончить полив огурцов или другое данное мне задание, быстро надевал свои спортивные шаровары и тапочки и исчезал в дырке забора, разделявшего наши участки. Следом за мной на площадке появлялась моя старшая кузина Марина. Сначала играли в кружок, но по мере подхода новых игроков разделялись на команды и начинали играть со счетом. В компании у Никитюков царила полная демократия. Даже нас, младших, брали в игру, хотя мы были балластом для любой команды. Азарту было не занимать. Каждый из нас хотел «выпендриться» перед более великовозрастными игроками и особенно девицами, которых из соседних домов собиралось довольно много. Неудачные пасы и удары воспринимались нами как личные трагедии, а за низкими мячами бросались «рыбкой», скользя по траве и окрашивая коленки и локти в зеленый цвет. Играли до темноты, а когда мяча становилось не видно, поднимались на террасу, где заводили патефон, и начинались танцы под танго и фокстроты Петра Лещенко, Вадима Козина, Александра Вертинского. Большая часть этих пластинок в первые послевоенные годы считались запрещенными, тем интереснее было их приносить и проигрывать на патефоне. Я тоже пытался танцевать, и хотя почти все дамы были старше и, главное, выше меня, да и танцевал я довольно плохо, никто из присутствовавших девушек не отказывал мне, так как обстановка была почти семейная, лунные вечера – романтическими, да и кавалеров часто было меньше, чем дам. Иногда, в дождливую погоду, играли в лото, в фанты или жмурки. Часам к одиннадцати раздавались крики со стороны дачи Сперанских «Алеша, Марина, домой!», или же приходил Сережа Ложкин и выгонял нас с террасы. Иногда, вернувшись домой и покорно улегшись в кровать, я через несколько минут вылезал из комнаты через окно и вновь мчался на веранду к Никитюкам, откуда призывно раздавались звуки