Читать книгу - "Просроченный долг - Йожеф Лендел"

передать дальше. Но независимо от того, расскажете ли вы, или промолчите, если останусь жив, я расскажу всему миру все, что знаю и что понял.

— Когда сможешь рассказать все, не подвергаясь опасности, — я снова перехожу на «ты», и я очень спокоен и немного зол. — Но ты не думаешь, что тогда это будет лишним?

— А, понимаю. Так нет же! Это неизбежно. Не будет лишним. Это первоочередная задача. Это создаст… попытаюсь сформулировать точнее: только если мы открыто скажем о том, что произошло, мы придем к ситуации, при которой можно будет открыто, без опасений говорить обо всем. Словом, так, одно вытекает из другого. Другого пути нет и никогда не будет. И только тогда, когда это произойдет, всё это перестанет быть мучительным настоящим, только так станет уроком прошлого и историей.

— И открыто говорить вы желаете начать на родине? Или поищете более безопасное местечко?

— А, и это понимаю. Вы думаете, на Западе? Нет, я не собираюсь бежать. И я спрашиваю, кто вам дал право предполагать такое обо мне?

— Вы дали это право. — Я зол, я хочу оскорбить, но сразу меняю тон. — Я не хочу тебя ни в чем подозревать. Не сердись. Но я вижу, что ты ни во что не веришь, ни в чем не уверен.

— Позволь мне, мой дорогой старый приятель и новоиспеченный брудер, снова быть точным. Верить? Да, я не верю в непогрешимость партии. Быть уверенным? Да, я уверен в силе коммунистического строя. Только для такой уверенности есть условия. В первую очередь, я об этом уже сказал: открыто сказать правду, далее, чтобы на вершине власти, на насиженных местечках, сидела не узкая каста наподобие феодально-патриархальной правящей прослойки, еще более устаревшей, чем буржуазный строй. Потому что сейчас здесь секретарь райкома — еще большая власть, чем — возьму венгерский пример — комитатский начальник (Комитат — главная территориально-административная единица в старой Венгрии.). Венгерский пример совсем не помешает. Берегитесь! У вас тоже к этому идет. Я понял это даже из нескольких номеров газет, которые ко мне попали. И такой человеческий материал, как у вас, как у нас… За примером ходить недалеко… Взять вашего швейцара. Такой заставил бы поплясать еще почище любого русского.

Я уже думал, что все трудное позади, судьба его брата, денежный вопрос, но нет. Я пытаюсь ответить спокойно, с помощью теории.

— Ленин указал, что полуфеодальные страны — «самое слабое звено капитализма».

— Да, верно. На это он указал. Но мы сейчас спорим не об этом. Я и не назову феодально-патриархальным строем то, что творится сегодня здесь, сравнения уводят в ошибочном направлении, ведь сравнения, как правило, хромают. Я назову так, как называл Ленин, — бюрократия. Засилье чиновников. Власть мелких царьков. Это стало заметно уже при нем. А сегодня функционеры составляют отдельный слой, не класс, но четко определенный слой. С некоторым преувеличением: классово чуждый слой. С некоторым преувеличением, а собственно и без него. Их интересы не совпадают с интересами пролетариата. Они быстро покончили с внутрипартийной демократией. Выборы, вы же не станете отрицать, что это кукольная комедия. — И он смотрит на меня: «Ну что?»

— Вы хотите многопартийную систему? Мы уже поняли, что это безумие.

— Я даже не знаю, в каком направлении пойдет развитие. Однако я хочу, и уже сегодня, потому что это действительно возможно, чтобы на каждый пост можно было бы выбирать из четырех-пяти человек. Только так можно выбрать порядочного человека. Это тоже не панацея от всех бед, но подействует сразу и в лучшую сторону.

— У нас это еще рано, — говорю я и не знаю, рассердиться ли мне или согласиться, ведь, в конце концов, у нас была улица Радаи, много наших встреч, наша дружба, у меня нет братьев, только младшая сестра, которую я почти не знаю, немного есть людей, которые были бы так близки мне, как этот Эндре Лашшу, но как это бывает в семье, — на кого бы я сердился больше. Я повторяю:

— У нас это ещё рано.

— Вы думаете? — отвечает он. — Не спорю, потому что вы можете сказать, что я не знаю положения в стране. Но здесь, — и он постучал пальцем по столу, — это не рано. Только стараются повернуть прямо в противоположном направлении, что, конечно, гораздо удобнее. Выступать с позиции силы удобно. Как мы видим, можно удобно восседать «на остриях штыков», если эти штыки расставлены достаточно густо. Это очень удобно, если не нужно считаться с волей народа, если не нужно слышать биение людских сердец. И тут я говорю и о вас. Берегитесь! Сегодня вы говорите: «Еще рано». Возможно, так и есть. Но потом будет уже поздно. — Он замолк, ждет возражений. Но пусть договаривает до конца, пусть договаривает.

И он говорит: «Именно в этом моя вера в силу коммунистического строя». — Он сделал глубокий вздох и замолчал.

— Эту силу может дать только единство.

— Этого единства мы достигнем с помощью хирургического скальпеля. Вскрыть рану, очистить от гноя. Пластырь не поможет, намордник тем более.

— Правильно. Но только тогда и так, когда операция не приведет к смерти пациента.

— Но вовремя, чтобы гной не привел к заражению всего организма. Я вижу, вы боитесь скальпеля.

— А вы, как я вижу, не остановились бы и перед кровопролитием. — Мы ссоримся в тот день, когда перешли на «ты», и, как видно, всерьез. Правильно, пусть, но… — Ты думаешь, это хорошо? — наконец, спрашиваю я, может, это как-то его охладит.

— Я думаю, что я тебя очень люблю и поэтому.

— и поэтому хочешь спасти. Ведь так? А между тем, мы непрерывно воюем. Прошу короткого перемирия. — Теперь и он рассмеялся, я тоже смеюсь. — Пусть будет не перемирие, а мир, — говорю я. — Я знаю, что мы, партия, все вместе и в единстве, — Прометей, принесший на землю огонь. Давай поговорим о том, в чем мы согласны. О Венгрии.

— Хорошая тема, мирная тема. так, в общем и целом, — он опять морщится, — и оставим в покое Прометея. Хорошо?

— Это звучит так, будто мы продолжаем драку. И что значит это «в общем и целом»?

— «В общем и целом». Я говорю с дипломатом, черт побери, это значит, что вообще меня интересует большая внутренняя и внешняя политика.

— Сударь! Вы делаете мне честь.

— Сударь, я вас действительно чрезвычайно уважаю. Хотя вы, к сожалению, этого не замечаете. Я уважаю вас и поэтому откровенен. Я действительно не хочу начинать ссору, более того: я признаю, что положение у вас в стране крайне сложное. Потому что венгерцу трудно