Читать книгу - "Жизнь русского обывателя. Часть 1. Изба и хоромы - Леонид Васильевич Беловинский"

где турчанками. Он тоже, то в костюме мандарина, то – паши, обитал то в одном доме, то в другом. Бывший управляющий графа объяснил нам и причину отсутствия самих статуй. Они работали в полях. Статуями прежде служили голые живые люди, мужчины и женщины, покрашенные в белую краску. Они, когда граф гулял в саду, часами должны были стоять в своих позах, и горе той или тому, кто пошевелится.

Смерть графа была столь же фантастична, как он сам был фантаст. Однажды он проходил мимо Венеры и Геркулеса, обе статуи соскочили со своих пьедесталов, Венера бросила ему соль в глаза, а Геркулес своею дубиною раскроил ему череп.

Обеих статуй судили и приговорили к кнуту. Венера от казни умерла, Геркулес ее выдержал и был сослан в каторгу.

Другой наш сосед, некто Ранцев, побочный сын графа Воронцова… тоже слыл за жестокого помещика. Отец давно добирался до него, но ничего как предводитель дворянства сделать не мог, явных улик против него не было. Но он, хотя постоянно проезжал мимо его дома, никогда к нему не заезжал.

При проезде однажды через его деревню у нас сломалась рессора. Прибежал Ранцев и просил переждать у него в доме, пока поправят, и мы сделались у него невольными гостями.

Нас поразило, что его люди ходят точно балетчики, все на цыпочках. Отец под рукой приказал узнать, что это значит. Оказалось, что Ранцев, у которого уже много крестьян было в бегах, для предосторожности приказал всем дворовым каленым железом обжечь пятки и в рану положить конский волос.

Ранцев был взят в опеку.

Эти два рабовладельца были, конечно, исключительными между помещиками» (23, с. 429).

Здесь понадобится небольшое пояснение: описанный выше эстет Визапур был индус, однажды попал на глаза любвеобильной Екатерине Великой, проявившей любопытство по части его мужских способностей, за что был вознагражден несколькими тысячами душ. Видимо, способности были выдающиеся: недаром граф А. Г. Орлов своего лучшего жеребца-производителя назвал Визапуром.

Измайлов также угощал своих гостей крепостными девушками, в том числе малолетними, а их (разумеется, девушек) попытки уклониться от такой сомнительной чести завершались свирепыми побоями. Вообще «гаремный» образ жизни, вплоть до средневекового феодального «права первой ночи», был довольно характерен среди помещиков; А. Повалишин, на основе многочисленных архивных документов описавший помещиков Рязанской губернии первой половины XIX в., в посвященной помещичьим злоупотреблениям главе перечисляет бесчисленные случаи изнасилования крепостных женщин, увода жен у крепостных, существования в усадьбах гаремов, и пр. Грамотный крепостной Ф. Д. Бобков, служивший управителем в московском доме своей барыни, записывал: «Помещик… Волховский очень любил девушек и не пропускал ни одной. У него было правило, что выходившая замуж девица в первую ночь должна была идти на поклон к барину. Случилось, что вышла одна замуж за смелого парня, и он ее после венца не пустил к барину, несмотря на присылку за нею сначала старосты, а потом лакея. Барин, рассерженный неповиновением, сам прибежал за бабой. Муж отдул барина плетью и на другой же день был отправлен в город и сдан в солдаты.

Слушая рассказы эти, я вспомнил красивую Настю, которую сослал в Сибирь ее барин Дурнов за то, что она отказала ему в его требованиях и сошлась с дворовым Фомой, от которого забеременела. Я проведывал ее в пересыльной тюрьме. В сером зипуне она конфузилась и краснела, а у меня от жалости стояли слезы на глазах» (10, с. 612). Упоминает Бобков и о помещике М. М. Поливанове, который «принудил переночевать у себя жену своего камердинера» (10, с. 608). О барине – любителе «клубнички» вспоминал и крепостной С. Д. Пурлевский: «После смерти жены Лев Петрович… вынуждал всех молоденьких крестьянок чередоваться у него ночным дежурством, за ослушание же наказывал розгами или на целый месяц надевал на шею железную рогатку» (83, с. 136). Конечно, бывали и иные примеры. Крепостная А. Г. Хрущева вспоминала о своем женатом (!) барине, нянькой детей которого была: «К чести барина скажу, что он старался (курсив наш. – Л. Б.) избегать ухаживания за своими крепостными женщинами, между которыми были и красавицы, и воспрещал это сыновьям, когда те подросли» (111, с. 105). Стараться-то он старался, но всегда ли старания увенчивались успехом?

Справедливости ради П. П. Семенов-Тян-Шанский пишет: «Само собою разумеется, что изверги, олицетворявшие собою все пороки и злодейства, были между помещиками редки, но если они существовали, то не встречали себе никакого ограничения…» (93, с. 504). Мы должны согласиться с Семеновым и признать, что изверги, подобные Салтычихе и Измайлову, были скорее исключениями, нежели правилом. Потому и остались их имена в истории: ведь, если бы они были типичны, никто из современников и не затруднился бы описать их. Большей частью люди оставались людьми, как бы ни уродовало их психику самовластие. И объективности ради нужно отметить, что тираны, в своем крепостническом самовластии выходившие не только за рамки человечности, но даже и за рамки приличий, у большинства окружающих помещиков вызывали неприязнь, и с ними предпочитали не сближаться, или, по крайней мере, осуждали. «Бабушка» Янькова говорила об одной из своих знакомых, Неклюдовой: «Был у нее крепостной человек Николай Иванов управителем, так, говорят, она не раз его бивала до крови своими генеральскими ручками, и тот стоит, не смеет с места тронуться.

Когда рассердится, она делается, бывало, точно зверь, себя не помнит.

Многое мне не нравилось в ее характере и в обращении с людьми. У нее были швеи, и она заставляла их вышивать в пяльцах, а чтобы девки не дремали вечером и чтобы кровь не приливала им к голове, она придумала очень жестокое средство: привязывала им шпанские мухи к шее, а чтобы девки не бегали, посадит их за пяльцы у себя в зале и косами их привяжет к стульям – сиди, работай и не смей с места встать. Ну, не тиранство ли это? И если бы, ей нужно было что шить, а то на продажу или по заказу заставляла работать. Уж очень была корыстолюбива…» (9, с. 219).

Были, разумеется, и иные господа. Та же Янькова рассказывает о своей родне, княгине Вяземской: «Нельзя не отдать справедливости княгине Наталье: она была премилая и преласковая не только ко мне, но ко всякому… Она была со всеми особенно учтива: и лакеям, и горничным, своим и чужим, всегда говорила «вы», что казалось смешным и странным. Говорят даже, что у себя в деревне она говорила бурмистру: «Послушайте, бурмистр, я хотела вас попросить…». Это уж чересчур по-иностранному» (9, с. 333).

Ужас крепостного права не в том, что были психически ненормальные люди, вроде Салтычихи или Измайлова, а в том, что они могли быть: это было именно «право» творить почти любые несправедливости и жестокости. Вспоминая времена своего