Читать книгу - "Пять прямых линий. Полная история музыки - Эндрю Гант"

40 лет, но и четверых из восьми их детей, вырастив две группы внуков (с помощью ее старшей дочери Марии), видела, как ее старший сын Людвиг попал в психиатрическую лечебницу, испытав те же страдания, что и его отец. («Я не ощущала такой боли со времен несчастья с Робертом… Я не могу найти слов для такого горя: оно разрывает мне сердце», – написала она в дневнике[777] и сказала Брамсу: «Испытать такое дважды в жизни – тяжелая судьба, но я решилась переносить все спокойно, как мать… Я должна жить для других»)[778]. Среди ее изображений – привычные наброски и акварели времен ее юности, картины ее за фортепиано и с детьми и фотографии старой дамы в черном крепе, все еще красивой, с проникновенными печальными глазами. Ее переписка с Брамсом – богатый источник для исследователя нравов и музыки того времени, хотя и слишком сдержанный в силу привычек «двух столь близких друзей, что в диалогах они читают мысли друг друга и передают смысл целого предложения одним словом», как говорил переводчик их писем[779]. Наконец, ее присутствие в музыке Роберта, как и его в ее, – одно из самых трогательных, подвижных и подлинных свидетельств преданных любящих отношений, часто сложных, но никогда не распадавшихся, в истории музыки. Она – одна из величайших свидетельниц музыки XIX века и гений множества ее наиболее плодотворных проявлений.

Поздний Лист

В каком-то смысле два оставшихся в живых героя этой главы олицетворяют эстетический раскол, с которого мы начали: Клара Шуман была хранительницей сдержанной классицистической эстетики, музыкальную форму которой создавал ее друг Брамс; Ференц Лист был знаменосцем модернизма и эксперимента.

С 1848 года для Листа, ныне проживавшего в Веймаре с княгиней Каролиной, началось крайне продуктивное десятилетие. В 1850 году он дирижировал премьерой «Лоэнгрина» Вагнера во время вынужденной эмиграции композитора в Швейцарию после его участия в Дрезденском восстании в мае 1849 года. Лист поздно начал дирижировать, но был крайне успешен в этом: среди других опер под его дирижерской палочкой – «Тангейзер», «Геновева» Шумана, «Бенвенуто Челлини» Берлиоза и сочинения Беллини, Доницетти и Верди, а также премьера «Альфонсо и Эстреллы» Шуберта в июне 1854 года. Берлиоз рассказывает, как однажды он остановил игравший неверно оркестр и начал исполнение сначала, сделав вид, что от него этого потребовал король, сидевший в переднем ряду. Доброе начало, однако, скоро сменилось проблемами. Иоахим ушел из оркестра, протестуя против новшеств Листа. Связь с замужней Каролиной и поддержка Вагнера пошатнули его позиции. В 1858 году он сложил с себя полномочия после демонстраций во время исполнения им «Багдадского цирюльника» Петера Корнелиуса, который рассматривался как неприемлемый образец модернизма. Кризис усилился после смерти его сына Даниеля в 1859 году в возрасте 20 лет. Тем временем его дочери вышли замуж: Козима за придирчивого пианиста и дирижера Ганса фон Бюлова, Бландина за Эмиля Оливье, будущего премьер-министра Франции.

В 1860 году в берлинском Echo было напечатано письмо протеста против «Новой немецкой школы» Листа и Вагнера, подписанное Брамсом, Иоахимом и другими. В 1861 году Лист и Каролина переехали в Рим, жили в разных помещениях и долго и безуспешно пытались добиться от папы аннулирования ее брака. В 1862 году произошла еще одна трагедия – в возрасте 26 лет умерла его дочь Бландина, что побудило ее отца писать религиозную музыку и вновь уединиться, на этот раз в монастыре, где он принял малый постриг, а затем в комнаты тихой виллы д’Эсте, древнего дома кардиналов, чьи знаменитые фонтаны он изобразил в третьей части своей фортепианной сюиты «Годы странствий», сочиненной между 1867 и 1877 годами.

В конце 1860-х годов свой образ жизни он назвал vie trifurquée[780][781], зажатый в треугольнике между Римом, Веймаром и столицей своей родины Будапештом: его посещали многие видные композиторы того времени, в том числе Альбенис, Бородин, Сен-Санс, Сметана, Форе и, в 1885 году, Клод Дебюсси. У его единственного живого ребенка, Козимы, начался роман с Вагнером, за которого она вышла замуж в 1870 году, что повлекло разрыв с отцом, продолжавшийся до 1872 года. В 1882 году Лист с Вагнерами посетили Венецию, и он в силу какого-то мистического предвидения смерти Вагнера написал странно атональную пьесу «Мрачная гондола» (La lugubre gondola): Вагнер умер в начале 1883 года, и тело его к железнодорожной станции Санта-Лючия на пути в Байройт перевезла гондола.

Во время чествований Бетховена в Бонне Берлиоз записал:

Можно удивляться тому, каким образом и почему существует враждебность по отношению к Листу, этому блестящему музыканту, чье безоговорочное превосходство является превосходством немецким, чья слава бесконечна, чья щедрость вошла в пословицу… Кому-то Лист не нравится из-за своего невероятного таланта и исключительного успеха, кому-то – потому что он щедр, потому что он написал слишком прекрасную кантату… потому что у него свои волосы, а не парик, потому что он слишком хорошо говорит по-французски, потому что он слишком хорошо знает немецкий, потому что у него слишком много друзей и, без сомнения, потому что слишком мало врагов… причин для неприязни множество[782].

Музыкальный модернизм Листа, согласно распространенному мнению, включает в себя новации в области тематических преобразований и довольно смелые гармонические эксперименты в поздних сочинениях, таких как «Серые облака» (1881), «Багатель без тональности» (1885) и «Мрачная гондола» (1883), в которых исследуется способность увеличенных трезвучий служить гармонической основой, присутствуют необычные звукоряды с народными элементами, такие как венгерский минор, а также намеренно избегаются каденции и разрешения диссонансов.

Это все правда, но не это главное.

Даже в своем физическом обличье Лист олицетворяет стилистический разрыв его поколения с предшествующими. Рожденный в мире, где (по крайней мере до недавнего времени) композиторы были низкорослыми, носили парики и играли на смирном клавесине, он был высоким, элегантным, с длинными собственными волосами и играл на рояле совсем не смирно. Мари д’Агу описывала его «зеленые как море глаза», «неуверенную походку, как будто он скользил» и «беспокойный облик призрака, готового вернуться во тьму»[783]. Позже один из учеников сказал: «Углы его рта вздернулись», что придавало ему «своего рода иезуитское обаяние и грацию»[784], в то время как другой автор сделал ставшее привычным сравнение его с «Мефистофелем, переодетым аббатом»[785]. Метод композиции Листа, в рамках которого он переделывал чужие вещи, также обусловливал его игру: Иоахим говорил, что играть с ним сонаты и другие пьесы было чудесно, но только первый раз, потому