Читать книгу - "Российский колокол №1-2 2021 - Коллектив авторов"

глаза Карякина её поразили – она глядела в них дольше, чем принято при знакомстве. Сергей Борисович заметил это и, сглотнув, сказал:

– Наш Пётр Алексеич, Катенька…

– Поэт, художник и музыкант, – не церемонясь, прервал Финистова Карякин.

– В самом деле? – просияла Карамушка.

– Шучу. Только поэт, вернее, писатель.

– И о чём же пишете?

– Сейчас исключительно о любви…

– Как интересно!

– О любви к избирателям.

– Гм, я вижу, с Катей все познакомились, – снова подал голос помрачневший Финистов. – Пора бы и потрудиться!

– У меня встречное предложение.

– Да, слушаю вас, Пётр Алексеич!

– Я из дома кофе с бутербродами прихватил… Давайте перекусим!

…Трезвонили собаки.

Свет тусклый и ничтожный падал в отворённое окно.

Карякин сидел в большом облезло-розовом кресле с книгой в руках. Возникали мысли-ожоги, вспоминалось: «Жизнь бедствующих низов, как то: водолазов, углекопов, мусорщиков и т. п., в последнее время была усиленно под микроскопом…»

Мужчина закрыл книгу, расправил плечи и вскочил.

«Прям как у нас на выборах… Такой микро скопище навели на людишечек! Противно, право…»

– Что читаете, Пётр Алексеич?

– Кать, вы ещё здесь… А я думал, что остался один…

– Значит, помешала?

– Нет, не значит… Представляете, в последние месяцы ничего не читаю – времени совсем нет… Ну а «Улисса», – Карякин потряс книгой, – листал, чтобы кое-что освежить в памяти.

– Можете не объяснять, я поняла…

– И что же вы поняли?

– А что вы, по обыкновению, всему перекоряетесь.

– Запомнили-таки.

– Необычное всегда запоминается.

Ястребиные глаза сверкнули.

– Ответьте прямо: вы же въехали в эту суетню из-за Финистова?

– Прямо так прямо… Не люблю, когда меня игнорируют… А он игнорировал.

– То есть задел ваше женское самолюбие?

– Самолюбие? Не знаю, наверное, мне было скучно… А почему вы с Финистовым, если он вам не нравится?

– Он же не рубль, чтобы нравиться.

– Так вы из-за денег?

– Никогда не задумывался об этом… Но, видимо, пришла пора.

– Ну что вы за человек… Всё время перекоряетесь.

– Кать, желаете начистоту?

– Очень желаю.

– Так вот, поначалу Финистов показался мне соколом… То, что он покупает дорогущие костюмы, – это ничего. Значит, могёт. Но почему же в таком случае он не платит за работу Шапочкину? На такси жмётся… Шапочкин недавно баннер тяжеленный через весь город на себе пёр… Женя, Женя… Какой он ему Женя? Беда в том, что Евгения Ивановича каждый младенец обведёт вокруг пальца… А тут целый Финистов! Кстати, вы слышали, как он говорит?

– Да нет, не приходилось.

– Ничего, ещё услышите… Лично я ни слова не понимаю… Будто у него яйцо во рту… Впрочем, главная моя претензия к Финистову в следующем… Люди ему своё сокровенное изливают, а ответной волны сочувствия, сострадания или сорадования как не было, так и нет…

– Что, одна ложь?

– Не лгать теперь – это, по Достоевскому, знаете, подвиг… Но ведь Финистов и самому себе лжёт… И это страшнее, опаснее обмана. Первый шаг к духовной смерти человека. Нея открыл, но это – факт. Я же надувать себя не собираюсь…

Строгое бескровное лицо Карякина отчего-то нравилось девушке. Она молчала, а он продолжал говорить:

– И вот ещё что… С волками площадей отказываюсь выть…

– Вы… Вы уходите от Финистова? – вскрикнула Катя.

– К чёрту Финистова!

– Тогда уйду и я…

* * *

К глубокому разочарованию руководства партии Сергей Борисович Финистов выборы в Государственную Думу проиграл. И вовсе не благодаря скандалу с членами собственного штаба, а из-за господина Белагруда – вечного победителя и миллионщика.

Волчья ягода

Щеглов со Стружем вышли из Союза писателей в час вечернего неуюта, и улица оглушила их ударами голосов. Мелькали девицы с цыплячьими грудками, музыкант с прыщавым лицом терзал гитару, безногий в голубом берете материл розовощёкого господина, наступившего на кружку с деньгами.

– Мальчик шёл, в закат глаза у ставя… – кивнул на розовощёкого Саша Щеглов. – Был закат непревзойдимо жёлт…

Струж усмехнулся и вклеил:

– Ну а мы прозаседались! Что, давай провожу тебя до трамвайной остановки?

– Василий Сидорыч, а вы разве не домой?

– Да нет, Саш, я прогуляюсь… Дома всё равно никто не ждёт.

Глаза цвета чечевичной похлёбки поблекли, и Струж сунул руку в карман. Карман тяжелило яблоко, которым уборщица Нона Фёдоровна угостила своего любимого поэта.

С Ноной Фёдоровной Струж чаще всего говорил о пустяках, в которых она потом задним числом выискивала скрытые смыслы. О том, что его действительно трогало, Василий Сидорович мог поговорить лишь с самим собой – так уж повелось. Поэтому и с сорокалетним Щегловым, явно к нему расположенным, не очень-то получалось обняться душами. Впрочем, Щеглов, писавший странные книги об идеалистах, в обниманиях вроде как не особо нуждался, да и пятнадцатилетняя разница в возрасте сказывалась. Правда, в последнее время Саша всё больше слушал и всё меньше толковал о том, что руку сожжёт, но никакого принуждения не потерпит. Выходило, что он умел слушать.

Струж, ощущая твёрдость яблока в кармане, вдруг услыхал и самого себя: «Спасибо доброй Ноне Фёдоровне! Хоть будет чем поужинать. Выпитое в Союзе писателей кофе не в счёт – кофе не еда… Но несъедобное и яблоко являлось в оны времена… Надо же, и строка наворачивается…»

– Как хочешь, но с Маяком я, пожалуй, соглашусь, – перескочил на другое Василий Сидорович, – не идея рождает слово, а слово рождает идею.

– Девоорлы с грустильями вместо крылий… – колыхнулся Щеглов. – Так, что ли?

– Ты, Саш, спрямляешь. При чём тут новояз Хлебникова? Маяковский совсем не то имел в виду… Это первое… А второе… Ну разве не ты читателя своей прозой ошарашиваешь? Всё слова подбираешь.

– Не знал, что придумали другой способ писать книги.

– И я не знал… Но ведь пишут же вчерне, «в небритом виде».

– Что?

– Да так… Помнится, один критик говорил, что ошарашивать не только нелегко, но и рискованно. Это опаснейшее дело в искусстве. Вначале ещё ничего, но чуть это становится постоянной профессией – тут никакого таланта не хватит.

– Наверное, это какой-нибудь уж?

– Уж?

– Да, этот ваш критик.

– Ладно, Саш, ну его к дьяволу! Вон «четвёрка» твоя. Поедешь?

– Поеду. А может… – Щеглов хотел сказать, что он бы заплатил и за себя, и за Стружа, но вовремя оборвал. Не захотел обидеть товарища, у которого, как Щеглову показалось, просто не было денег на трамвай.

– Что, давай, рад был тебя увидеть… – сказал Струж, прощаясь.

– Ага, я тоже… Ну, созвонимся!

Пока невидимый фокусник вытягивал трамвайные рельсы из своего невидимого мешка, а красный вагончик катился по ним, Щеглов вспоминал разговор со Стружем и пытался поставить точку.

«Мечта писать совсем просто, прозрачно, конечно, привлекает. Вот только