Читать книгу - "Российский колокол №1-2 2021 - Коллектив авторов"

– Повторяю: я еле отгрызся… Англичане чуть мне голову не проломили. Они ведь жрали вискарь в Старом порту несколько дней кряду. Как это там? Э-э…

Хорошая лошадь Уайт хорс,

Белая грива, белый хвост…

И тут мелькнуло грубое кофейное лицо владельца магазинчика на Cours d'Estienne d'Orves, затюканного англичанами и прослаивавшего фразы ругательствами.

– Один из ваших чертыхался, что это не Марсель, а настоящий Бейрут…

Девушка отмалчивалась.

– Что вы разглядываете меня как музейный экспонат? – спросил я.

– Нет-нет, извините!

– За что вы извиняетесь?

Кожаный рюкзачок её предательски сполз со стола и свалился мне под ноги. Я с обезьяньей быстротой и ловкостью поднял его. Когда она благодарила меня, то назвала месье Ледогоровым, а поправившись, через слово вновь сбилась. Видя её смущение, я заговорил сам:

– Во Францию я не драться приехал. Нет, просто ангел нехороший меня крылом задел. Знаете, Авелин, в обычной жизни я менеджер логистической компании… Планы, отчёты, командировки… Ну а дома, в Москве, у меня мама и… больше никого. Я когда вас увидел, то подумал, что вы кого-то мне напоминаете…

– Да, и кого же?

– Не знаю… Вы, вы – такая…

– Давай на «ты».

– Да, конечно.

– Ты счастлив?

– То есть как?.. А-а-а… Ты это имеешь в виду… «Ах, что за проклятая штука счастье!»

У девушки вырисовались морщинки на лбу – точно роман сочиняла.

– Вадим, ну почему ты не опроверг обвинения прокурора? Я не понимаю.

– А, этот, с глазами варёной рыбы… Странно, но меня, как говорится, охватило какое-то патологическое нежелание действовать.

– Я серьёзно, а ты увиливаешь.

– И я серьёзно. Какой смысл махать ручкой, от этого груши с дерева не сыпятся…

– Мне кажется, ты приносишь бесполезную жертву.

– Бесполезных жертв нет, Авелин. Мы должны принести жертву для того, чтобы кто-то другой получил прощение и новую жизнь. И это в большом, широком масштабе и в масштабе самых простых, близких наших отношений.

– Вадим, ты хороший… Ты очень хороший…

– Прости! Но выключен ли диктофон?

– Давно.

– Я вот что хотел сказать: обязательно выучу французский. Влюбиться во француженку – самый надёжный способ овладения иностранным языком.

– А ты влюбился во француженку?

– Кажется, да.

* * *

Судья Анук Бонфис предсказуемо влепила мне двенадцать месяцев тюрьмы. Авелин вернулась в Париж, но заказанную редактором статью не сдала. «Еле отгрызлась, как ты выражаешься», – улыбаясь, рассказывала она при новой встрече. Признаюсь, я был растроган и отвечал: «Merci, ma preferee! Та victime n’est pas du tous inutile…»[1]

Курьер

Курьер говорил, смущаясь, как человек, который не может в маленькой комнате сделать нужного жеста. И профессор Лихошерстов думал о нём: «Серенький, как перепел». Курьер положил почтовый конверт на край стола и выюркнул из кабинета.

Взгляд профессора соскользнул с жёлтой почтовой марки на адрес: «Германия. Земля Баден-Вюртемберг. Университетская клиника Штутгарта».

– А у меня, понимаешь ты, шанец жить…

Нож для бумаг полоснул конверт.

Дрожащие руки развернули письмо от врача-онко-лога, и профессор сделался похожим на только что постаревшую цыганку. Цыплячья желтизна перекочевала с почтовой марки в глаза. На лбу выступил пот.

«Шанец! Он… он лопнул… Я десять лет уже не курю, но лёгкие совсем не очистились… Такое чувство, что меня отодрали от жизни и что больше ничего никогда не будет».

…Давно звонил телефон, но профессор не отвечал – только слушал, не помня себя, всем перехваченным сердцем, затаив дыхание. Общение сделалось тяжёлой обязанностью, которая совершенно ему не по плечу.

И вдруг вызначилось: «Разве я приручал горе приходить по свисту? Почему же оно явилось в день моего шестидесятилетия? Я доктор наук. Я почти сорок лет занимаюсь Маяковским, по сравнению с которым нынешние литераторы – это лишь “список убитых, раненых и пропавших без вести…” Господи, что я несу! Ведь у меня опухоль, а не шанец… Нет-нет, это наказание… Старший сын и первая жена… Они были оставлены ради той, которая теперь изводит меня, не пуская к сыну младшему… Я приношу несчастья, особенно тем, кого люблю… Эх, если бы я только мог любить…»

Лихошерстов помрачнел.

«В церковь бы сходить – молитву послушать. Но ведь чтобы услышать её, нужно внутренне замолчать, “залезть себе под кожу”… Нет, всё не то. А что же то? Болезнь и до тошноты одинаковые дни? Да, пока… не умру. Только вот не хочется! Все мы люди-человеки… Будем польку танцевать… Даже нищие калеки не желают умирать…»

Неожиданно профессор скомкал злосчастное письмо и сказал:

– Но я – человек. Я не желаю быть игрушкой на чьей-то ёлке. У меня есть такой же браунинг, как у Маяковского… И я сам поставлю «точку пули в конце пути»!

Только желание запротоколить, расследовать и разыскало в памяти Лихошерстова то, что он прошептал:

– И в пролёт не брошусь,

и не выпью яда,

и курок не смогу над виском нажать…

«А всё-таки была ли самоубийством смерть Маяковского? – спросил сам себя профессор и сам же себе мысленно ответил: – Вряд ли. Не тот психологический тип. Редкая внутренняя собранность. Волевой посыл. Всегда и во всём победитель – не побеждённый. Именно победитель. Зал свистит. Орёт. Он спокойно выходит и начинает читать. Громкоголосый. Минута-другая – тишина. Вскоре огромная энергия обстигает всех. И вот его уже пугаются, как тёмной комнаты… Нет, что-то не клеится… Ося и Лиля Брик служат в органах. Маяковский тяготится этим. Перед смертью к нему якобы тоже приходят люди в кожанках. Говорят громко. Резко. Потом – хлопок. Сильный… А Полонская – единственный свидетель для ОГПУ – то и дело меняет показания. Может, боится. Может, так от неё требуют…»

– А к чёрту! – крикнул Лихошерстов. – Все версии кипят случайностями… Слышу лишь свисточный спор…

Профессор глянул в окно и оцепенел.

Слабое винно-зелёное небо открылось. Тучи то ли ушли, то ли перелили куда-то густую темень. Университет очетырёхугольнился своими корпусами. Заменестрелили петли – охранники отворили кованые ворота.

«Скоро уборщица явится. Как же объяснить ей, зачем я здесь в такую рань? Да ничего, скажу, что сегодня заседание кафедры и надо подготовиться».

В дверь постучали.

«Странно, ведь Надежда Матвеевна не знает, что я здесь…»

Больше профессор не успел ни о чём подумать: дверь отворилась, и вошёл курьер. Не поздоровавшись, начал говорить. Говорил он быстро, спеша озвучить мысли, мелькающие в его сознании, сматывая и разматывая их, словно бечёвки.

– Профессор, вы должны встретиться с Маргаритой Николавной!