Читать книгу - "Продолжение «Тысячи и одной ночи» - Жак Казот"

имени Бакбак. Она хорошо относилась к людям и обладала только одним недостатком: ее отличало крайнее любопытство и безудержная болтливость. Бакбак уже давно не являлась в диван, потому что там можно было говорить только в порядке очереди. И был у нее племянник по имени Джазель, которого тетка воспитывала как могла: с утра до вечера она его то хвалила, то бранила.

Эта карлица держалась особняком и от сторонников, и от противников Сетель Педур Джинатиль, ибо любила судить обо всем беспристрастно. И стало ей известно, что царица разослала своих подданных на поиски во все стороны света.

— Отправляйся и ты, — приказала она Джазелю, — тебе надо учиться, и у тебя новехонькие крылья, на которые можно положиться. Летай повсюду, пари высоко, смотри вдаль, опускайся вниз и лети над самой землей. Потом расскажешь обо всем, что увидишь. Прислушивайся к разговорам, люди сами не знают, что говорят, но джинн должен из всего извлекать толк. Всё, что услышишь, передашь мне. Если я буду тобою довольна, открою тебе один секрет, и ты узнаешь, как понравиться той, что придется тебе по сердцу. Подойди ко мне, я смажу твои крылья бальзамом, и ты полетишь в четыре раза быстрее других.

Джазель устремился вслед за другими джиннами, очень довольный тем, что ему выпала возможность испытать новые крылья. Он поднялся выше всех посланцев царицы и увидел, как они разлетелись в разные стороны, но ни один не приблизился к земле, дабы вглядеться и вслушаться. Если они садились, то только чтобы передохнуть, а если приближались к людям, то лишь затем, чтобы сыграть с ними какую-нибудь злую шутку.

Случай свел племянника Бакбак с теми джиннами, чей путь пролегал над Кавказом. Джазель заметил туман, захотел посмотреть, что за ним скрывается, но завеса оказалась слишком густой для его неопытных глаз. Посланники Сетель Педур Джинатиль полетели дальше, а Джазель разглядел наконец у подножья горы людей и остановился, чтобы подслушать их разговор.

— Какой густой, какой смрадный туман! Откуда он взялся здесь, среди безводных камней и песка? Никогда такого не бывало, наверняка за этим скрывается что-то ужасное. Да-да, не иначе быть беде!

Джазель намотал всё на ус и продолжил свой путь, поглядывая по сторонам и примечая то тут, то там всякие незначительные подробности, чтобы доложить о них своей старой тетке и узнать обещанный секрет, который весьма его интересовал. Как только молодой джинн заметил, что посланники развернулись и полетели к Сетель Педур Джинатиль, он тоже поспешил назад и доложил Бакбак о своих наблюдениях, которые оказались гораздо более полезными, чем сведения, полученные царицей. Карлица всё взвесила и сказала:

— Вот, значит, как обходятся подданные с нашей повелительницей с тех пор, как она вздумала влюбиться! И что в этом такого? Я бы ей простила… Хотя нет, нет, нет, нет… Мужчина! Простой смертный!.. А впрочем, какая разница! Джазель, так ты говоришь, крестьяне удивлялись тому туману? И думали, что за ним кроется что-то ужасное? Пойду-ка я к царице.

И старушка поспешила к Сетель Педур Джинатиль, чтобы доложить о том, что видел и слышал ее племянник.

Царица внимательно и терпеливо выслушала карлицу, и как только из беспорядочной речи Бакбак ей стало ясно, что ее посланники проявили небрежность, она справедливо рассудила, что за их поведением скрывается заговор, а за туманом — что-то подозрительное. Госпожа тут же собралась с силами и вспомнила, что, даже если часть подданных предает ее, она как для них, так и для всего Джиннистана по-прежнему внучка Кокопилесоба.

Халиф, со своей стороны, был очень обеспокоен тем, что поиски Симустафы ни к чему не привели. Он не мог поделиться опасениями с женой и дочерью и решил воспользоваться великим ежегодным праздником Арафата[36], дабы с особой торжественностью совершить жертвоприношения, с помощью которых правоверные мусульмане надеются обрести милость Аллаха и защиту Его Пророка. Харун, за спиною которого стоял муфтий и первые проповедники{187}, собственноручно перерезал горло двум нетелям пятнадцати недель от роду и двум баранам самой лучшей породы[37] и сопроводил свидетельства своей набожности горячими молитвами, прося о защите и возвращении Симустафы. Народ присоединился к его молитвам.

Тем временем во дворце поселилась печаль. Зобеида, как могла, скрывала от дочери тревогу, от которой у нее сердце разрывалось на части, а царевна в одиночестве не находила себе утешения. Царица джиннов почему-то больше не являлась, и Ильсетильсона видела вокруг только понурые лица. Все украдкой проливали слезы, а Намуна горько рыдала. Ильсетильсона не выдержала, тоже расплакалась и упала на софу.

— Тише! Тише! Тише! — закричала ее прекрасная птичка.

— Тише? — удивилась царевна. — Увы! Как же мне не плакать, когда Симустафа пропал?

— Нет! Нет! Нет! — запротестовала пташка.

— О, моя милая, так Симустафа жив? И я снова увижу его?

— Да! Да! Да!

— Когда же наступит этот счастливый миг?

— Скоро! Скоро! Скоро!

— О, какая радость! Не плачь, моя добрая Намуна, Симустафа скоро будет с нами!

Ильсетильсона взяла в руки свою крылатую утешительницу и поцеловала ее.

— Дорогая моя, ты спасла мне жизнь, а я чуть не погубила тебя. Никогда себе этого не прощу!

Надо заметить, что, как бы ни беспокоилась царевна, у нее никогда не возникало никаких подозрений, и, хотя она не видела царицу джиннов с того самого часа, как пропал ее возлюбленный Симустафа, Ильсетильсона ни разу не предположила, что та похитила у нее мужа. Зобеида не была так спокойна на этот счет, но держала свои опасения при себе. Что до халифа, то ему придавала сил его вера.

Звезда Семи Морей вскоре достигла вершин Кавказа и увидела туман, сотворенный злым Бахлисбулом. Царица подняла ветер такой силы, что он в мгновенье ока развеял сумрак, и перед нею возник кумир ее сердца. Он был столь бледен, подавлен, разбит, что своим видом мог тронуть даже самую черствую душу.

Вот уже десять дней Симустафа бродил по ужасной каменной пустыне. Он мог бы найти дорогу по звездам, но из-за тумана не видел даже клочка неба и не знал, в какой части света находится. Царевич выкапывал из земли кончиком сабли съедобные корешки или же взбирался на деревья и рвал неведомые дикие плоды. Так он спасался от мук голода, но ничто не защищало его от ночного холода и полуденного зноя. С наступлением темноты он ложился на голую землю, а утром пускался в путь, в нетерпении подстегивая своего