Читать книгу - "Королевы второго плана - Сергей Владимирович Капков"

«Я прочитал сценарий и понял, что кое-что все-таки нужно переделать, – вспоминал в наших беседах Владимир Грамматиков. – Мишарин согласился. Подключилась Алла Гербер. И мы втроем за месяц переписали сценарий. И в новой версии появилась Арина Родионовна. Что это за персонаж? Вроде она у всех на слуху, из школьной программы, известная всем няня. Но, с другой стороны, вокруг Арины Родионовны столько легенд и тайн! Мы знаем только то, что она какие-то сказки маленькому Пушкину рассказывала. Но я уверен, что там было нечто большее, чем сказки. Видимо, эта женщина была для поэта кем-то вроде духовной наставницы, потому что с такой любовью и нежностью Александр Сергеевич редко о ком отзывался… Ну и мы стали думать: кто может создать такой образ в нашем фильме. Понятно, что это должна быть немолодая женщина большого человеческого обаяния и открытости, но в то же время в ней должна быть тайна. А таких актрис немного! Либо – никакой тайны, либо закрытость такая, что не подступишься с бормашиной!»

Грамматикову посоветовали актрису Уварову из Ленинграда – женщину потрясающего обаяния и органики, как у Евстигнеева или Ефремова. Режиссер посмотрел фотографии Елизаветы Александровны и воскликнул: «Какое чудо!» Тут же позвонил актрисе сам:

– Елизавета Александровна, я дебютант, мне нужна спасительная соломинка…

– И вы считаете, что эта соломинка – я?

– Да. Дело в том, что мне нужна… Арина Родионовна. На ней держится вся интонация картины – человеческая, душевная. Вы мне нужны как камертон!

– Любопытно. Но я вряд ли смогу вести всю картину.

– Знаете, что я думаю? Мы с вами подружимся! Вы поработаете, настроите меня, и дальше я уже смогу сам.

– Ну, вы смешной парень, я к вам приеду!

Она приехала. Снимать пробы такой актрисы, как Уварова, было бы нелепо, но режиссер ее уговорил на этих пробах пофантазировать – поискать внешний вид, платочек, повадки, особенности.

– Она же не Арина Родионовна? – на всякий случай уточнила Елизавета Александровна.

– А почему бы и нет? – предположил Володя.

– А-а-а, поняла-поняла… Ну, давай тогда порассуждаем!

Наспех что-то делать она не любила. Перед воплощением на экране любой выдумки должна была всё взвесить, обдумать и только потом выполнять. При этом все предложения принимала с энтузиазмом, на всё откликалась с радостью. В фильм вошло много сымпровизированных кусков, которых в сценарии не было. Именно Уварова предложила технологию использования ночного горшка: «Крышечку! Сажаешь! Снимаешь! Закрываешь!» Фантазировали все: Грамматиков, Проханов, Шагалова и другие участники процесса. Когда Уварова окунулась в эту атмосферу, понаблюдала за детишками, твердо решила: «Я никуда от вас не уеду, а спектакль отменю». В группе Елизавета Александровна прожила намного дольше, чем было запланировано, постоянно присутствовала на съемках. С радостью наблюдала, как Володя Грамматиков работал с малышней. «Сейчас я вам продемонстрирую, как снимают детское кино!» – торжественно провозглашал режиссер и выскакивал к маленьким артистам с ночным горшком на голове. Те хохотали как безумные, а оператор быстренько снимал эту непосредственность. «Гений! – кричала Уварова. – Гений!!!» Как это было приятно слышать начинающему режиссеру! Конечно, работать с ней было счастьем.

Специально для Арины Родионовны придумали колыбельную. Но актриса то ли не смогла, то ли не захотела петь сама. Со студии Горького позвонили в Ленинград Лилиан Малкиной: «Елизавета Александровна сказала, что только вы сможете повторить ее голос и озвучить колыбельную». Малкина тут же перезвонила коллеге: «Лизок, вы с ума сошли? Как вы это себе представляете?!» Уварова настояла: «Лиля, только вы сможете, поезжайте». Малкина приехала в Москву, в тон-студию вошла на корточках: «Здравствуйте, я Уварова!» Все расхохотались и принялись работать. Запись коротенькой песенки шла два часа! После такой работы Малкиной заплатили вполне приличный гонорар. Сегодня Лилиан Соломоновна уверена, что Уварова опять-таки лишний раз позаботилась о заработке коллеги.

Хотя… Может быть, Елизавета Александровна в тот момент уже знала, что болеет. Никто не подозревал об этом. Из всех «акимовских старух» она работала больше всех. Казалось, что Уварова вообще никогда не болела. Но это не так: еще до войны Елизавета Александровна сумела побороть онкологию, перенесла тяжелейшую операцию – и выжила. Старалась об этом не вспоминать. Трудилась как одержимая.

Когда «съели» Вадима Голикова, театр возглавил Петр Фоменко. Это был последний год жизни Уваровой. К тому моменту Фоменко работал в Комедии уже пять лет. У него Уварова играла немного. Самая заметная роль – Анна Романовна в пьесе Михаила Рощина «Старый Новый год». И начала репетировать в «Незнакомце» у Романа Виктюка.

Виктор Гвоздицкий писал: «Последняя роль Елизаветы Александровны была сделана с Виктюком. Небольшая роль в пьесе Л. Г. Зорина “Незнакомец”. Театр уже закрыл сезон, и мы могли репетировать утром, днем и ночью. Я не успевал схватывать экспромты Романа Григорьевича и постоянно, внутренне и внешне, оглядывался на Елизавету Александровну, которая больше всех смеялась шуткам режиссера и, как рыба в воде, делала всё: выполняла все курбеты и кренделя новой режиссуры. Действие пьесы происходило в какой-то конторе. Каждый персонаж сидел за своим столом. Стол этот был сконструирован так, что мог разъезжать (разумеется, под итальянскую музыку), как велосипед, что ли. Лизочек передвигалась быстрее и изящнее других, явно получая удовольствие. Виктюк ей был симпатичен безусловно. Зная ее жесткость, умение поставить на место или просто не заметить, трудно было бы допустить, что постоянное “Лиза! Молодец! Ге-ни-аль-на-я моя” могло ей нравиться… Еще чаще “Лизы” и “молодца” из зала нежным криком раздавалось: “Лорелея! Лорелея! Распусти волосы!” Лорелея вытаскивала заколки из своего маленького пучка, звонко хохотала, и снова вспыхивал пожар распущенных волос гофманской актрисы без возраста. На этот раз финал был настоящим, и премьеру играла другая исполнительница. В старых кожаных креслах снова шелестели диалоги:

– Непонятно, как она репетировала…

– Боли были страшные…

– Врачи говорят, сгорела…

Сезон начался без Елизаветы Александровны, и театр ждал конца. Делались вводы, и оказывалось, что шедевром были не только “Физики”, но и всё остальное… “Всё остальное” – это совсем малюсенькие роли. В “Гусином пере” Лунгина и Нусинова она играла внучатую племянницу Тютчева – хранительницу музея. Гримеры никому не решались отдать сочиненную и сделанную ею шляпку: донышко старой соломенной черной шляпы с обрезанными полями и пышной (снова рыжей) челкой. Без Елизаветы Александровны этот спектакль не шел уже никогда. В “Волшебных историях Оле Лукойе” уже никто так не мог болтать по-французски, как ее придворная дама: Pivs vite! Attention! C’ext divin! Ее французский прононс повторять не решались… Долго не играли “Характеры” Шукшина…»

Как старая актриса репетировала?