Читать книгу - "Королевы второго плана - Сергей Владимирович Капков"

только в гастрольных поездках, на случайных сценах. Менялись партнеры. Время не пощадило декорации, а вводы уничтожили ансамбль. Это было видно особенно отчетливо еще и оттого, что сделанная актрисой роль сохранялась эталоном филигранного, пронзительного мастерства. Траурная клоунесса с лицом Камеи. Минимум средств. Партитура жеста, взгляда, паузы. Эта роль – театральный шедевр Уваровой. Белоснежный медицинский чепец – в начале; ровность и почти сегодняшний излюбленный монотон, пугающая приветливость, гипнотическая любезность на точеном, бледном лице без возраста и пожар рыжих распущенных волос гофманской горбуньи в финале. Вот перечень почти формальных атрибутов знаменитой роли. Театральные шедевры исчезают, и описать их нельзя…»

Акимовский театр был красивым во всех отношениях. «Порочно красивым», как говорили о нем. Почти театр-салон. Там существовала особая этика поведения, культура капустников, культура банкетов. Техники никогда не садились на застольях за один стол с актерами. В этом не было актерской фанаберии, просто были такие правила, стиль. А потом все танцевали и общались. Там умели одеваться, умели быть элегантными, скромными, умели понимать место театра в городе, потому что царил уже Товстоногов, и Театр комедии понемногу терял популярность. А как живописна была труппа! Акимов ведь был художником и любил внешние контрасты. Огромный Сергей Филиппов и крошка Елизавета Уварова или сдобная, как булка, Ирина Зарубина и статная Елена Юнгер. Вот эта живопись на сцене очень много значила. Аплодисменты раздавались на появление декораций, на выход персонажей, на оглушительной красоты костюмы, парики, гримы…

Актеров Николай Павлович подбирал не только по внешним данным. Для него огромное значение имела их образованность, начитанность. Уварова в этом смысле оказалась для театра находкой. Она появлялась с огромными сумками, набитыми книгами. Именно она принесла «Реквием» Ахматовой и «Защиту Лужина» Набокова – актеры читали эти запрещенные издания между репетициями и спектаклями, передавая друг другу. У себя дома Елизавета Александровна хранила дореволюционные книги, все антресоли были забиты переписанными и перепечатанными статьями из журналов и газет. Она читала постоянно, каждую свободную минуту. Знала, какие новинки появились на книжных прилавках и что и в каком журнале напечатали интересного. Уварова и Юнгер постоянно обменивались французскими книгами, а однажды сами занялись переводами. И их тоже иногда читали на актерских посиделках.

«Елизавета Александровна была высочайшего интеллекта! – вспоминает сегодня кинорежиссер Владимир Грамматиков. – Она была породистая, глубинная интеллигентка. А как она говорила! Ее русский язык был таким, как у наших эмигрантов. Когда приезжаешь в ту же Францию и общаешься с представителями первой волны эмиграции, у них наш язык звучит иначе, он чище. Без мусора, без лишних слов. И Уварова говорила на этом языке. При всей своей приветливости в жизни она была очень строгой, дистанцировалась, не любила отношений накоротке. К себе допускала избранно».

На съемках фильма «Печки-лавочки» Елизавета Александровна подружилась с Василием Шукшиным и привезла его в Театр комедии. Эта встреча повлекла за собой рождение пьесы «Характеры» по его рассказам, где Уваровой тоже нашлась роль. И это не единичный случай, актриса приводила в театр многих знакомых поэтов и писателей, и не только в поисках материала для постановок, а просто с целью послушать их, поговорить. Она же установила традицию читать пьесы, которые никогда не пройдут цензуру и, как тогда думали, не будут поставлены. О Гофмане, скажем, даже и не говорили, но завлит театра мечтал, чтобы эта большая актриса маленького роста сыграла Крошку Цахеса…

При этом массовые сборища коллег оставались для Елизаветы Александровны испытанием. Одна из актерских баек гласит: однажды Уварова уезжала из Москвы от своей приятельницы Фаины Раневской, которая пыталась удержать ее. «Не могу, у меня завтра сбор труппы», – объясняла Уварова. «Как, и ты поедешь на этот Иудин день?!» – изумленно воскликнула Раневская. Один из таких «Иудиных дней» описал Петр Фоменко: «Однажды, когда собрался весь театр, актер Сережа Коковкин предложил: давайте хоть раз скажем друг другу правду. И вдруг маленькая Елизавета Александровна Уварова в первый и последний раз в жизни поднялась на общем собрании и показалась большой, даже огромной: “Не надо!!!” Она созидательно относилась к театру…»

Она помнила травлю Акимова. Знала, кто есть кто. И представляла, от кого чего можно ожидать.

«Будучи целиком пропитанной страхом сталинской эпохи, Елизавета Александровна все равно всегда была настроена оппозиционно к власти, – вспоминала в наших беседах актриса Майя Тупикова. – И когда кто-то на нее доносил, что она опять принесла коллегам для самообразования самиздат или сказала что-то нелестное в адрес правительства, у Елизаветы Александровны начиналась настоящая истерика. Она смешно заламывала руки, начинала причитать: “О ужас! Ужас! Что со мной теперь будет?!” Со стороны было очень смешно, но она действительно боялась. Ведь Уварова была партийной, народной артисткой. Всегда заискивала перед парторгом нашего театра Евгением Жаровым – сыном Михаила Жарова. Он был искренним, ортодоксальным коммунистом и рьяно выполнял свои функции. Так вот Уварова всегда ему улыбалась, пресмыкалась. Но в этом ее поведении была такая детскость, такая наивность!»

Актриса Елена Флоринская уверена, что противоречия, которые раздирали Уварову, шли от ее боязни с кем-либо поссориться: «Когда я, начинающая актриса, ввелась в старый спектакль, Елизавета Александровна принесла мне коробку конфет и похвалила. И тут же я узнаю, что она критиковала мою работу и говорила: мол, это не то, что было раньше! В глаза ругать она не решалась. Или был еще один показательный случай, когда Уварова сама подговорила всех артистов поддержать предложение художника – изобразить на афише вместо персонажей маленькие силуэты на фоне декораций. Побеседовала с каждым! На худсовете все в один голос начали говорить о достоинствах такого рекламного трюка. Но Акимов аж побелел, настолько ему не понравилась эта идея. И вдруг вскакивает Уварова: “Николай Павлович, я категорически не согласна с выступавшими!” Все только рты разинули…»

После того как Елизаветы Александровны не стало, в театре случайно узнали, что каждый месяц перед зарплатой она посылала почтовые денежные переводы, не указывая обратного адреса или изобретая вымышленного героя-отправителя: актрисам – от пылких поклонников, актерам – за творческие достижения… Ей деньги были не важны совсем.

Елизавета Александровна была верна дружбе с Евгением Шварцем. В письмах, даже самых грустных, старалась поднять ему настроение, а шутками, иронией – соответствовать его неповторимому таланту. Вот, например, фрагмент ее письма из Астрахани, куда в пятидесятые годы занесло на гастроли Театр комедии: «Дорогие Катенька и Женечка, очень о вас скучаю. Так далеко заехала, не слышно, не видно, и нельзя по телефону позвонить, узнать о здоровье Женечки. У нас тут рай, только немного лучше, потому что нет змеи.