Читать книгу - "Собрание сочинений. Т. 3. Глаза на затылке - Генрих Вениаминович Сапгир"

Да, вокруг голые профессора и коммерсанты, ничего особенного. Голые лакеи разносят подносы с напитками. А он наблюдает всех, как виски в стаканах, на просвет.

Эта женщина – брюнетка с торчащими пушками, черный лифчик тоже растаял, сразу поняла, как он видит ее, потому что…

Лил дождь на шоссе и за окном, когда неожиданно – оба в постели…

– А я мужчин разглядываю. Прыщавые зады и подмышки вижу. Впереди краны и краники висят. А есть – столбики неугомонные. Руку в карман, чтобы незаметно. Заправляет в трусы, забавно.

– Киноактриса – одета, как девочка… сама вся расползается, старое, желтое масло… Она кокетничает, а я видеть ее не могу – живот, вымя по бокам.

– С виду – гора мышц, Геркулес, а внизу как у ребенка…

До утра проговорили, так обрадовались. Впервые встретил такую же. Будто родная.

НОВАЯ ПЬЕСА

Не сразу заметила: из‐за кулис выскочил один актер – глаза сверкают, лицо узкое, лысоват, пока к рампе добежал-допрыгал, обозначились скулы, нос раздался и прическа другая – совсем не тот человек.

Заглянула в программку, там вообще на эту роль три фамилии, причем одна – женская.

Повернулся актер спиной к публике – и вправду девичья спина и женские волосы, хоть в джинсах, но уже в юбке.

Что там одежда, действующие лица менялись прямо на глазах, как в известной телевизионной рекламе, с каждой новой репликой что-то изнутри быстро лепило им новые физиономии. Казалось, на сцене целая толпа. Между тем было два-три человека. Но никто ничего, казалось, не замечал.

Может быть, потому что с балкона…

…хлопали бешено.

…в буфете. Оказался автор. Поинтересовалась.

– А я ведь так и задумал и написал.

– Спасибо вам. Действительно, что-то новое. Входит Алексеем, уходит Алисой.

– Что? Работает буква А?

– Только как они, простите, после спектакля? Как разберутся, кто кем стал? И кем дальше будут жить?

– Ну, на то они и актеры.

ПОЛЕТЫ

Неподвижная смутная толпа чаек на гравии. Переговариваются. С моря пролетел человек. Пронзительно вскрикнул под белой луной. Никто даже клюва не повернул. Человек сел неподалеку в степи, где гигантские ржавые фермы вразброс. Видно, что-то хотели построить, но почему-то раздумали. Или малыш-великан, кто-то позвал, так и бросил игрушки.

Другой человек пролетел… Вернулся и парит, широко раскинув руки. Лунный свет, почти блеск, держит, проносит его над холмом. В толпе забеспокоились, злобно забормотали.

Так вскинулся, еле за крыло удержала:

– Молод еще летать!

– Да я его когтями, клювом на лету собью!

– На то и люди, гнезда разорять на подушки.

Долго успокоиться не мог.

– Ничего, наши сторожа за ними следят. В селении сесть не дадут.

– И чего это они разлетались?

– Во сне летают. Видишь, как низко над волнами.

– С тобой не сравнится, мама.

– Подожми левую лапку и спи.

(Засыпая) – Вот сейчас усну и тоже во сне летать буду… как человек…

ПОЧТИ ПО ЧЕХОВУ

Непринужденным, плавным и сильным движением, полураскрыв черно-серые веера перьев, перемахнула с земли, городской и бесплодной, на косо торчащий сухой ствол дерева неизвестной породы над сараем.

Фотограф Сорокин, гулявший по двору с черным терьером, даже засмотрелся. Хорошо бы – выдержка 240 на 4,5 полным форматом со вспышкой (смурый денек) «Полет вороны». И ведь крупнее курицы, настоящая индюшка! Если бы у меня такса была, думаю, схватила бы и унесла. Вот бы сфотографировать! Подрастут еще немного и людей похищать станут. Прекрасно. На первой полосе моя фотография «Ворона-мутант уносит новую жертву».

Тут он ощутил сильный толчок в спину, ткань куртки затрещала и мимо впритирку проехал железный фургон.

Фотограф Сорокин с огорчением рассматривал порванный рукав:

«Чуть не задавил, гад! По двору на полной скорости…».

Черный терьер громко лаял.

«А чертовски могло бы получиться: фургон наезжает на зрителя, фары огромные – рапидом, и я – косо летящая фигурка из-под колес.

«Гибель фотографа Сорокина» – это тебе не «Полет вороны».

СТАРОСТЬ

На стене в фигурных рамочках. За окном на осеннем подметенном дворе. Даже в облике дома проступает. Старушечья опрятная бедность.

Коричневый бархат на круглом столе. Красный шкаф. Рядом с комнатой белые двери, коридор. Соседей не видно. Но чувствуется как бы ожидание чего-то. «Смерти ее ждут».

Мы с женой принесли нашей старой почти родственнице маленький японский телевизор с нашей кухни, подарили. А ставить некуда. Разве что на большой допотопный «Рекорд», который только смутные тени показывает. Полотенцем с украинским узором накрыла его хозяйка. Тут и поставили, на белое.

Я отрегулировал программы и увидел, что в тесной и затхлой обстановке это чересчур – очень яркий и четкий экран. Слишком хорошо показывает. Какая-то неестественная, нелогичная картинка. И телевизор на телевизоре, какая-то матрешка, как во сне.

Я пил чай из кружки с Главным павильоном ВДНХ – синим оттиском на боку. На салфетке – тарелка, на тарелке – яблочный пирог с пригорелыми перемычками. А где же супруга? Моя жена? В самом деле?

Честное слово, с нашим японским телевизором что-то происходило в этой обстановке. Краски потускнели, теперь совсем их смыло с экрана.

Похоже на ее серые выцветшие глаза. Белые двери, пустой коридор – это же больница. Вот и санитар заглянул. Боже мой! отсюда не выпускают! «Извините! Я только в гости! Вы не имеете права!»

Санитар посмотрел на меня свиными глазками и прикрыл дверь снаружи. Седые букольки, даже головы не повернула.

Господи! Мы оба смотрим забытый «Голубой огонек»: там за столиками сидят мужчины в топорных костюмах и женщины в кисее и панбархате. Картинка какого-то пятидесятого года.

НИЩИЙ

Человек живет в мире условностей, одно безусловно…

Недавно: нищий сидит и на работе читает газету! Вообразите! Плевать ему, подают или не подают.

ваш любимый магазин

в самом центре столицы

Вот я и сказал одному безногому в подземном переходе:

– Почему я тебе должен подавать? А не ты – мне?

– Добрый человек… – бормотал он, не слыша или не слушая меня. Нищий сидел на бетонном полу, подвернув под себя увечные ноги. Возле стояла картонная коробка, полная бумажных денег.

А я вовсе не добрый человек. И сам это знаю.

– Покажи ноги! – громко потребовал я голосом контролера.

Он вытянул обрубки в штанинах, высоко подколотых булавками. Между прочим, хорошие джинсы.

– Где ты их прячешь? Давай сюда! – потребовал я.

Наконец он взглянул на меня одними