Читать книгу - "Третий рейх. Зарождение империи. 1920-1933 - Ричард Джон Эванс"

активистов, а Союз бойцов красного фронта становился все более профессиональной силовой структурой[589]. В таких обстоятельствах слова имели большое значение. Коммунистическая риторика стала ещё более яростной после провозглашения руководством в Москве в 1928 г. «третьего периода» Коминтерна. С этого момента партия направляла свою агрессию в основном против социал-демократов. Все немецкие правительства в её глазах были фашистскими, фашизм был политическим выражением капитализма, а социал-демократы были «социальными фашистами», потому что они были главными сторонниками капитализма, отрывая рабочих от революционного пути и примиряя их с «фашистской» политической системой Веймара. Любой руководитель, пытавшийся поставить под сомнение эту идеологию, смещался с поста в партии. Приветствовалось всё, что могло помочь свергнуть «фашистское» государство и его социал-демократических сторонников[590].

Руководителем коммунистической партии Германии в то время был функционер гамбургского профсоюза Эрнст Тельман. Сомнений относительно его рабочего прошлого ни у кого возникнуть не могло. Он родился в 1886 г., имел разные непродолжительные занятия, в частности работал на фабрике по производству рыбной муки и исполнял должность водителя фургона в прачечной, до того как его призвали на западный фронт в Первую мировую войну. Вступив в ряды социал-демократов в 1903 г., Тельман тяготел к левому крылу партии во время войны и занялся политической деятельностью во время революции 1918 г., присоединившись к «революционным уполномоченным» и став лидером Независимых социал-демократов в Гамбурге в 1919 г. Избранный в городской парламент в том же году, он присоединился к коммунистам, когда Независимые разделились в 1922 г., и стал членом национального Центрального комитета. В это время он продолжал работать чернорабочим в такой трудной области, как демонтаж судов. Необразованный, крепкий, инстинктивный революционер, Тельман воплощал в себе коммунистический идеал революционного рабочего. Он был кем угодно, кроме интеллектуала, он завоевывал симпатии своих пролетарских слушателей не в последнюю очередь благодаря явной нелюбви к сложной терминологии марксизма — его речи были страстными, а не тщательно аргументированными, но для его слушателей это было признаком честности и искренности. Как руководителю партии и профессиональному политику, в середине и конце 1920-х и начале 1930-х гг. Тельману часто приходилось надевать воротничок и галстук, но во время выступлений он в какой-то момент снимал их, вызывая горячие аплодисменты одобрения, и снова становился простым рабочим. Его ненависть к генералам и начальникам была практически осязаемой, его недоверие к социал-демократам — очевидным.

Как и многие рядовые коммунисты, Тельман следовал линии партии, определяемой Коминтерном в Москве, со всеми её изменениями, которые часто были связаны с теми или иными тактическими нуждами Сталина в его борьбе за маргинализацию своих внутрипартийных противников на родине. Вера Тельмана в революцию была абсолютной, и вследствие этого такой же была его вера в единственное революционное государство в мире — Советский Союз. Другие в партийном руководстве могли быть более утончёнными, более безжалостными или более интеллигентными, как глава берлинского отделения Вальтер Ульбрихт, а Политбюро и Центральный комитет вместе с Коминтерном в Москве могли определять политику и стратегию партии, однако личная позиция Тельмана и его ораторский дар сделали его незаменимым человеком для партии, которая дважды выставляла его своим кандидатом на пост рейхспрезидента во время выборов в 1925 и 1932 г. Поэтому к началу 1930-х гг. он был одним из самых известных, а для среднего и высшего класса — одним из самых страшных политиков на земле. Возможно, он был больше чем просто номинальная фигура, но и меньше чем истинный лидер. Однако он сохранял личную приверженность немецкому коммунизму во всей его непримиримости и со всеми его амбициями, ведя партию к основанию «Советской Германии»[591].

Итак, под управлением такого человека, как Тельман, коммунистическая партия казалась растущей угрозой, не имеющей себе равных для многих людей из среднего класса Германии в начале 1930-х гг. Коммунистическая революция казалось вполне реальной. Даже трезвомыслящий и интеллигентный умеренный консерватор вроде Виктора Клемперера мог спрашивать себя в июле 1931 г.: «Падёт ли правительство? Сменит ли его Гитлер или коммунисты?»[592] Однако во многих отношениях сила коммунистов была иллюзией. Идеологическое противопоставление социал-демократам обрекло их на бессилие. Враждебность коммунистов к Веймарской республике, основанная на экстремистском осуждении всех её правительств, включая даже Большую коалицию под руководством Германа Мюллера, которую они называли фашистской, полностью ослепила их, не позволив увидеть угрозу политической системе Веймара со стороны нацистов. Оптимизм партии по поводу неминуемого полного и окончательного краха капитализма имел некоторые основания в жутких экономических условиях 1932 г. Однако в ретроспективе он кажется совершенно безосновательным. Более того, партия, состоявшая в основном из безработных, неизбежно испытывала нехватку ресурсов и ослаблялась бедностью и непостоянством своих членов. Члены коммунистической партии настолько нуждались в деньгах, что во время депрессии коммунистические пивные закрывались одна за другой или переходили в руки нацистов. Между 1929 и 1933 годом потребление пива на душу населения в Германии упало на 43%, и в таких условиях на сцену выступили более обеспеченные коричневые рубашки. В бедных кварталах крупных городов Германии шла, как выразился один историк, «квазипартизанская война», и постоянное жестокое давление коричневых рубашек медленно вытесняло коммунистов обратно в их исконные места обитания — трущобы и многоквартирные дома. В этом конфликте симпатии буржуазии были на стороне нацистов, которые по крайней мере не угрожали уничтожить капитализм или создать «Советскую Германию» в случае победы на выборах[593].

III

Хотя от безработицы страдали в первую очередь представители рабочего класса, экономические трудности подрывали моральное состояние и других социальных групп. Задолго до начала депрессии, например, стремление сократить государственные расходы за счёт сокращения штатов, которое должно было поддержать денежную стабилизацию после 1923 г., привело к волне увольнений с государственных постов. Между 1 октября 1923 г. и 31 марта 1924 г. было уволено 135.000 из 826.000 госслужащих, работавших в основном в системе железнодорожного сообщения, на почте, телеграфе и в печатных службах рейха, вместе с 30.000 из 61.000 офисных работников и 232.000 из 706.000 государственных чернорабочих[594]. Следующая волна сокращений прошла после 1929 г. с общим снижением зарплат на госслужбе от 19 до 23% в период между декабрём 1930 г. и декабрём 1932 г. Многие государственные служащие на всех уровнях были потрясены неспособностью их профсоюзов остановить увольнения. Их враждебное отношение к правительству было очевидно. Некоторые перешли в нацистскую партию, других отпугнула открытая угроза нацистов устроить чистку в рядах госслужащих, когда они придут к власти. В целом в результате этих сокращений среди государственных служащих широко распространились беспокойство и разочарование республикой[595].