Читать книгу - "История литературы. Поэтика. Кино - Сергей Маркович Гандлевский"

приписанная, впрочем, графу Акселю Оксен-шерна, служила девизом запрещенному в апреле 1834 г. журналу «Московский телеграф» (за указание благодарю А.С. Бодрову). Это еще один резон видеть в словах Надеждина прощание, а кроме того — «салют Николаю Полевому», унылую убежденность в том, что и «телескопское» дело, по уже обкатанной модели, неумолимо приобретает политическую окраску.

58 Цит. по: Оксман Ю. Переписка Белинского: Критико-библиографический обзор // Лит. наследство. М., 1950. Т. 56. Кн. 2. С. 232.

Вера Мильчина. Правда, но неточно Эпизод парижской газетной полемики 1838 года

В 1830-е годы видное место на правом фланге парижской политической прессы занимала газета «Мода» (La Mode). Созданная в 1829 году как — в полном соответствии со своим названием — обзор модных новинок и светских нравов, она в 1831-м, после Июльской революции, была продана своим основателем Эмилем де Жирарденом представителям легитимистской оппозиции, сторонникам свергнутой старшей ветви Бурбонов, и на протяжении 1830-х годов продолжала бороться с правительством «узурпатора» Луи-Филиппа, избранного королем французов 7 августа 1830 года. Один из эпизодов этой борьбы, окончившийся для «Моды» весьма печально, относится к февралю 1838 года.

В шестом выпуске газеты, увидевшем свет 10 февраля, были напечатаны два текста, настолько возмутившие «июльское» правительство, что оно подвергло «Моду» судебному преследованию, и та процесс проиграла. Это был далеко не единственный процесс против публикаций «Моды», однако для нас представляет особый интерес именно этот случай, поскольку оба крамольных текста так или иначе связаны с Россией.

Началось все в первых числах февраля 1838 года, когда либеральная газета «Французский курьер» (Courrier fran^ais) напечатала следующую информацию: «Среди многочисленных неприятностей, которые подстерегают наше правительство в его отношениях с иностранными державами, иные неизвестны публике, хотя серьезность их не подлежит сомнению. Его московитское Величество обращается к нашему правительству и даже к королевской фамилии в тоне столь высокомерном, что самые незлобивые умы не могут этим не возмущаться. Вот факты, которые говорят сами за себя: стремясь как можно надежнее оградить Россию от французского либерализма, император Николай запретил своим подданным ездить во Францию и, главное, жить в Париже. Приказ этот касается всех московитских вельмож без исключения. Князь Ливен, гордый своим высоким чином и услугами, которые он, по его мнению, оказал России, из Женевы попросил свое правительство о дозволении поселиться в Париже. Каково же было его удивление, когда собственноручное письмо императора напомнило ему, что он человек слишком хорошего рода для того, чтобы являться при дворе этого… (мы доканчивать фразу не станем, однако весьма многие в Париже дочли злополучное письмо до конца)».

Информация «Французского курьера» была в самом деле подхвачена «весьма многими» (хотя и не всеми) газетами разной политической ориентации, которые, каждая со своей стороны и по своим причинам, усмотрели в письме, якобы написанном русским императором, оскорбление чести Франции. Эта обида видна в заметке легитимистской (впрочем, самой левой из монархических) «Французской газеты» (Gazette de France, 7 февраля 1838 года), которая утверждает, что, если король и его премьер-министр (в 1838 году этот пост занимал граф Моле) дорожат своей честью, они не вправе спускать северному самодержцу подобное обхождение. Но ничуть не меньшая обида выражена в реплике либеральной газеты «Торговля» (Commerce, 6 февраля 1838 года), которая увидела в аристократической спеси северного государя оскорбление демократических основ французской конституционной монархии: левая газета признает, что «для людей плебейских убеждений фраза царя не несет в себе ничего оскорбительного», однако даже журналисты этой оппозиционной газеты соглашаются, что для французской царствующей династии — высокородной, но «не признаваемой за таковую европейской аристократией», фраза эта звучит крайне унизительно. Впрочем, если названные периодические издания ограничились цитированием фразы из пресловутого письма с пропущенной оскорбительной аттестацией Луи-Филиппа (фразы, которую они, по выражению «Торговли», «полагали подлинной»), то «Мода» пошла гораздо дальше.

В шестом выпуске она напечатала под рубрикой «Министерство иностранных фарсов» послание, якобы адресованное главой французского кабинета графом Моле1 русскому послу в Париже графу Палену2: «Нижеподписавшийся познакомился во многих французских и иностранных газетах с письмом, посланным Его Величеством Императором Всероссийским князю Ливену, и считает своим долгом заметить графу Палену, что письмо это содержит пропуск, который делает некоторые его пассажи совершенно непонятными. Поскольку нижеподписавшийся не считает себя способным самостоятельно разгадывать русские логогрифы, он смиренно просит графа Палена разъяснить, что именно французской нации следует понимать под фразой: «Вы человек слишком хорошего рода, чтобы являться при дворе этого…» Этого кого? Какое слово надобно поставить на место точек? Нижеподписавшийся тем сильнее желал бы это узнать, что, несмотря на все старания, собственное его воображение бессильно ему помочь. Нижеподписавшийся убежден, что пропущенное слово не могло не быть бесконечно лестным для Его Величества короля французов, но ему хотелось бы получить подтверждение из уст самого графа Палена. Нижеподписавшийся убежден, что вышеупомянутая фраза была искажена каким-либо неловким чиновником Его Величества Императора Всероссийского и что вместо слов: «Вы человек слишком хорошего рода» следует читать: «Вы человек недостаточно хорошего рода». Тогда все станет ясным и фраза зазвучит совершенно естественно, ибо ее можно будет дополнить следующим образом: «Вы человек недостаточно хорошего рода, чтобы явиться при дворе этого великого короля, где обычно принимаются только Бартов и Тьеров, Персилей и Дюшателей, Вьенне и Дюпенов <…>3 и прочих знаменитостей в том же роде». Нижеподписавшийся льстит себя надеждой, что это простое толкование удостоится милостивого одобрения графа Палена и что двор этого… (несколько точек) будет впредь лишь укреплять то согласие, какое царит ныне между московитским орлом и июльским петухом». Ответное послание, написанное от лица Палена, содержит позволение истолковывать фразу императора «как угодно», а в конце мнимый «Пален» сообщает, что «пользуется очередным случаем не заверять г-на графа Дюмолле в своем нижайшем почтении». Ответом «Палену» служит бумага за подписью Дюмолле: «Итак, мы согласны в том, что спорное место следует читать так: «Вы человек недостаточно хорошего рода, чтобы явиться при дворе этого великого короля», и проч., и проч. Нижеподписавшийся тем более рад этой счастливой развязке, что в противном случае, поскольку сам он, как ни прискорбно, не имел бы возможности прибегнуть к оружию для отмщения за честь Июльского трона, пришлось бы развязать страшную европейскую войну, конца и исхода которой невозможно предвидеть. <… > Нижеподписавшийся пользуется очередной лестной возможностью заверить графа Палена в совершенном унижении, с каким он имеет честь быть его покорным слугой»4.

Таким образом, легитимистские журналисты предъявляют премьер-министру Луи-Филиппа (а через его голову и самому королю) обвинение в трусости, нежелании и неумении отстаивать собственное достоинство и в своего рода «низкопоклонстве»