Читать книгу - "На линии огня - Семён Михайлович Борзунов"

Ленинград на встречу творческих работников с воинами ленинградского гарнизона. Встреча проводилась областным и городским комитетами партии и Политическим управлением Ленинградского военного округа.

Было это в апреле 1963 года.

По своей привычке планировать день, чтобы успеть все сделать, я и сейчас мысленно намечал, с кем из знакомых людей — всегда спокойных и обходительных ленинградцев — я должен повидаться и где, кроме предстоящего интересного собрания в окружном Доме офицеров, должен побывать. Непременно посетить Смольный… Непременно поклониться Ильичу, посидеть в солнечном сквере около великолепного монумента на площади перед Финляндским вокзалом… Ну и, конечно, побродить по нескончаемым залам Эрмитажа, пройтись по набережной Невы возле Медного всадника… Да разве все успеешь, что непременно, обязательно нужно повидать в этом городе-музее! И в моей памяти всплывают где-то прочитанные или где-то услышанные строки:

Когда в безмолвном восхищеньи

Брожу я вдоль Невы весной,

В полупрозрачном освещенье

Вдруг возникают предо мной

Туманных далей акварели,

Цепочки меркнущих огней,

Литое кружево Растрелли

И крупы клодтовских коней…

.   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .

Я не устану перелистывать

Жизнь, как страницы дневника.

Здесь каждый камень, каждый выступ —

Мемориальная доска.

Чьи это стихи? Вспомнил! Бориса Четверикова. Его имя в моем сознании неразрывно связано с Ленинградом, так же как имена Николая Тихонова, Александра Прокофьева, Соколова-Микитова. И я твердо решаю: да, да, непременно повидаться с Борисом Дмитриевичем Четвериковым. Это у меня было запланировано еще до отъезда.

Борис Четвериков — романист, поэт, драматург. К большому моему сожалению, я мало тогда знал его творчество. Не знал главным образом потому, что из сорока книг, созданных им за много лет писательской деятельности, по существу, только две-три книги, изданные недавно, можно было с трудом приобрести и прочитать. Все же прежние его произведения давно распроданы и исчезли с книжных полок. Поэтому мне особенно хотелось повидать этого человека, поговорить, поближе познакомиться с ним и с его книгами.

И вот я на Литейном проспекте, в Доме офицеров. Сердечной, душевной речью открывает собрание генерал армии Михаил Ильич Казаков — в ту пору командующий войсками Ленинградского военного округа.

Я наклоняюсь к соседу — ленинградскому писателю — и тихо спрашиваю:

— Бориса Дмитриевича Четверикова что-то не видно…

— Ого! — отвечает тот. — Бориса не так-то легко выбить из его железного графика! Он работает без выходных, а сейчас у него особенно горячая пора — заканчивает какую-то большую и ответственную вещь, кажется, роман, которым он форменно бредит.

Я сдерживаю довольную улыбку: «Все понятно! Это Борис Дмитриевич заканчивает роман «Эстафета жизни» — вторую часть дилогии «Котовский», и заканчивает ее для нас, для Воениздата! Я сам должен был догадаться, ведь близится срок сдачи рукописи, а у Бориса Дмитриевича золотое правило: сдавать работу точно в срок, обозначенный в договоре. День в день! И никаких отсрочек!»

На другое же утро я звоню ему.

Борис Дмитриевич дома, как всегда, в отличном настроении, приветлив и радушен:

— Приезжайте сейчас же, не откладывая! Как это я занят? Что значит занят? Занят я по ночам, сколько себя помню, всегда пишу ночью. Вы где сейчас находитесь? Садитесь на первый номер троллейбуса и шпарьте на Петроградскую. До улицы Ленина, а там рукой подать. Как увидите тополя и семиэтажный дом в углублении, как услышите, что в окнах пишущие машинки верещат, так шагайте в левый подъезд и на лифте махайте на пятый этаж. Вы мне до зарезу нужны, заканчиваю второй том «Котовского»… Кое о чем хочется поговорить. Да и не только об этом. Словом, жду. Ближайшая остановка троллейбуса на Невском, там еще две вкусные вывески: «Блинная» и «Пирожки» — сразу найдете!

Вот и дом на улице Ленина, 34. Почти весь заселен писателями. В небольшой двухкомнатной квартире Четвериковых много книг и картин, и все как-то удобно, к месту расставлено. Чувствуется биение интересной, интенсивной, трудовой жизни, сердечность и простота. Через пять минут вы уже как дома: рассматриваете картины, написанные Борисом Дмитриевичем, и фотоснимки, сделанные в недавней творческой поездке по следам героев нового романа, и множество других интересных вещей.

А я не скрываю своего нетерпения: книги! Мне давно не терпится увидеть, прикоснуться, подержать в руках книги Бориса Дмитриевича — издания прежних лет, те книги, которых — увы! — нигде теперь не увидишь, разве что в фондах библиотеки имени Ленина и в Ленинградской Публичной библиотеке.

— Ах, книги? — сразу понял он, о чем я спрашиваю. — Книги — вот они! — И один за другим стал выкладывать на стол томики разных форматов, разного объема, с разноцветными обложками. Одни были почти новенькие, другие в довольно потрепанном виде, прошедшие через сотни читательских рук.

Я с интересом беру то одну, то другую. Мелькают названия издательств: «Прибой»… «Мысль»… «ЗИФ»… 1925-й, 1927-й, 1929-й годы издания… Меня интересует все: и полиграфическое исполнение, и художественное оформление, и бумага, и принцип верстки, и даже шрифты. Но прежде всего интересуюсь, конечно, содержанием произведений, манерой авторского письма, стилем, интонацией. Листаю книжки, читаю наугад открытые места…

— Своего рода библиографическая редкость, — с какой-то еле уловимой горечью в голосе говорит Борис Дмитриевич. — Да и то не все еще удалось достать. Шести книг — моих собственных — у меня у самого нет! Кое-что сохранили родственники, кое-что купил за большие деньги. Кое-что подарили читатели. Вот надпись на одной такой книге, присланной из Харькова.

Я раскрыл бережно сохраненную, обернутую плотной бумагой книгу «Синяя говядина» и прочитал: «Дорогому Борису Дмитриевичу Четверикову. Примите в знак глубокого уважения к Вам эту книгу — одну из особенно любимых, сохранившуюся в моей библиотеке. Пусть этот редкостный экземпляр пополнит Вашу книжную полку… С душевным приветом и наилучшими пожеланиями» — и далее следовала подпись.

— Какие у нас люди! Какие замечательные люди! — светло улыбался Борис Дмитриевич. — Кстати, вам, наверное, непонятно название книги «Синяя говядина»? Так дразнили гимназистов за их синие фуражки с белым кантом и сизые шинели.

А я уже вцепился в книгу и, перелистывая это повествование о дореволюционной школе, натолкнулся вдруг на такое место, живописующее период войны с Германией 1914 года:

«С фронта стали привозить мертвецов из студенческого батальона. Тронутые, посиневшие трупы привозили без гробов, сваливали в покойницкую, оттуда их разбирали родственники для похорон за свой счет.

Саша Федоров и Витя посетили покойницкую. Там было очень много народу и стоял несмолкаемый плач.

Когда Витя почувствовал, что тоже сейчас расплачется, он вдруг передернулся судорогой смеха. В голову ему заскочила и щекотала мозг глупая, неуместная