Читать книгу - "Коллаборационисты. Три истории о предательстве и выживании во время Второй мировой войны - Иэн Бурума"

и множество подобных споров в других регионах Европы, эта дискуссия касалась современной политики в свете недавнего прошлого. Как послевоенным демократиям примириться с кровавой историей фашизма, колониализма, нацистской оккупации и военных захватов? Что пошло не так? Как искупить прошлое? Кого или что следует винить? Какое общество нам строить, чтобы избежать подобных катастроф в будущем?

Мулиш, «Прово» и другие левые стремились к радикальным идеалам. Они черпали вдохновение в третьем мире Кастро и Че Гевары, в трудах Грамши и Маркузе. Херманс же был консервативным пессимистом, который презирал пустословие тех, кого считал избалованными диванными революционерами. Вайнреб, ультраконсервативный ортодоксальный еврей, был, безусловно, странной ролевой моделью для молодых радикалов. Но он выступал лишь катализатором. И, привлекая к себе лишнее внимание во многих интервью и весьма сомнительных мемуарах, он сам заложил основу своего падения.

В 1970 году, когда дискуссии о Вайнребе были в самом разгаре, правительство решило провести официальный анализ его дела. Левые политики склонялись к тому, чтобы дать Вайнребу право на сомнение, консерваторы занимали более скептичную позицию. Это расследование должно было быть куда подробнее, чем доклад по Феликсу Керстену двадцатью годами ранее. Два исследователя (один – бывший участник Сопротивления А. Й. ван дер Леув, второй – знаменитый адвокат Д. Гилтай Вет) на протяжении шести лет перебирали все имеющиеся доказательства и опросили более шестисот свидетелей. Они решили не включать в доклад дела о сексуальных домогательствах Вайнреба, так как это выходило за рамки поставленной перед ними задачи. Опубликованный результат их изысканий насчитывал 1683 страницы, которые были разбиты на восемьдесят глав.

Отчет по Вайнребу местами напоминает обвинительное заключение. Но к прокуратуре исследователи не имели никакого отношения. А Вайнреб не был обвиняемым. Это историческое исследование. Когда доказательств не хватило, например в деле о предательстве в тюрьме, авторы так и говорят и не настаивают на своей версии. Обилие подробностей порой утомляет дотошностью: учтено каждое обвинение, проверено каждое свидетельство. Вывод крайне губителен для Вайнреба. Он действительно предал людей. Он действительно сотрудничал с СД. Его списки действительно нанесли серьезный ущерб, пусть этот ущерб трудно поддается количественной оценке; если бы война закончилась раньше, больше людей могли остаться в живых. Авторы отчета соглашались с выводами послевоенного Особого трибунала, что Вайнреб легкомысленно играл судьбами других. В отличие от суда, однако, авторы отчета не приходят к выводу, что первый список был результатом благих намерений Вайнреба, напротив, заключают они, он руководствовался стремлением к власти, деньгам и сексуальному удовлетворению. Авторы считали, что, будь у суда в распоряжении полные данные о действиях Вайнреба, тот получил бы гораздо более суровое наказание.

Когда некоторые из этих выводов просочились в прессу в 1973 году, Вайнреб назвал расследование «организованным погромом»[222] и сравнил отчет с «Протоколами сионских мудрецов», скандальной российской антисемитской подделкой. Кто-то из его сторонников обвинял авторов в предвзятости – не предоставляя доказательств. Более серьезная критика состояла в том, что авторы чересчур полагались на свидетельства бывших агентов СД. Безусловно, сотрудники СД не заслуживали доверия. Но оснований клеветать на Вайнреба у них не было. По меньшей мере в одном случае – с участием голландского агента Крома – Вайнреб заключил сделку о том, что они будут взаимовыгодно подтверждать версии друг друга. Подобным же образом поступал и Керстен с некоторыми из своих приятелей-нацистов. Как бы то ни было, сотрудники СД были далеко не единственными источниками.

Большинство наиболее ярых сторонников Вайнреба отреагировало на отчет болезненным молчанием. Рената Рубинштейн сказала, что ей нужно больше времени, чтобы как следует это переварить. Спустя несколько лет бывший муж Рубинштейн написал и опубликовал книгу критики, где сам теперь называл мемуары Вайнреба «автобиографическим вымыслом»[223]. Он также писал, что дело Вайнреба всегда будет окутано «неразрешимыми сомнениями». Политик левого толка, который хотел верить в невиновность Вайнреба, он до сих пор не мог смириться с заключением официального отчета и цитировал в парламенте следующее высказывание: «Неразрешимое сомнение навсегда будет с нами». В. Ф. Херманс написал еще несколько гневных текстов, требуя, чтобы Рубинштейн и компания извинились за бесстыдное поклонение лживому мессии. Но на этом дело, собственно, и закончилось. Даже Херманс в итоге писал: «Стоит лишь упомянуть Вайнреба, как все начинают клевать носом. Я рад, что и мне уже больше нечего сказать»[224].

Вайнреб умер в Швейцарии в 1988 году. Его по-прежнему почитала группа преданных учеников, которые верили, что его мудрость содержит ключи к разгадке тайн бытия. Они искали у него духовное утешение. Иногда он предлагал свои медицинские услуги, чтобы избавить их и от физических страданий.

Эпилог

Янаписал эту книгу не для того, чтобы заклеймить Ёсико Кавасиму, Феликса Керстена и Фридриха Вайнреба как дурных людей. Для этого уже прошло слишком много времени, да и в целом я не считаю, что люди бывают исключительно хорошими или дурными. Даже если бы они существовали, меня бы они не заинтересовали. Во всех троих было и хорошее, и дурное. Поступки слишком часто продиктованы обстоятельствами.

Мой интерес продиктован скорее не персонажами, а обстоятельствами, которые до сих пор будят во мне отклик. Истории коллаборационистов на удивление современны с их сложным прошлым, переживаниями из-за национальной, сексуальной и культурной идентичности, сопротивлением и повиновением политическим силам, которые предписывают людям идентичность, умышленным размытием границ правды и вымысла. Они жили в век пропаганды, когда говорить правду было опасно.

Во многих регионах мира вновь наступил век догматизма и испытаний для тех, кто говорит правду, век, когда даже демократические правительства создают собственную реальность. Это век, когда процветают хвастуны и Hochstapler. Некоторые из них оказываются избраны на самые высокие государственные должности.

Для этого существует множество причин, ни в одной из которых невозможно обвинить того или иного отдельно взятого человека. Понятие истины уже давно ставится под сомнение в академических теориях. Самовыражение рассматривается зачастую как проявление власти, принадлежности к полу или этносу. Таким образом, истина становится понятием весьма относительным. Все зависит от того, кто, что и кому говорит. Отсюда всего шаг до вывода, что все вокруг – вымысел, конструкт, а любая попытка отличить факт от вымысла в лучшем случае наивна.

Это отражается и в искусстве, где некоторые писатели и режиссеры прославились, сознательно оперируя в туманной области, где факты сливаются с вымыслом. В этом нет ничего нового. Люди всегда оборачивали память в мифы и часто использовали их, чтобы оправдать религиозные убеждения или новую династию у власти. Утверждение великого немецкого историка Леопольда фон Ранке, что историография должна рассказывать нам о том,