Читать книгу - "Коллаборационисты. Три истории о предательстве и выживании во время Второй мировой войны - Иэн Бурума"

бабушкой, одной из благородных учениц гуру. Помню, я так серьезно воспринял разговор о библейских смыслах, что завел об этом речь на занятиях по классической китайской литературе. Услышав мое предположение, что эти тексты тоже можно было бы исследовать на предмет наличия в них скрытых кодов, профессора многозначительно закатили глаза. Мы с другом расценили это как признак их безнадежной поверхностности.

«Корни Библии» не удостоились внимания известных иудаистов[213], например Гершома Шолема, который считал Вайнреба шарлатаном. Зато к труду отнеслись серьезно менее требовательные энтузиасты в духовной сфере, в том числе Грет Хофманс, целительница королевы Юлианы, к которой обращался за утешением в конце 1940-х годов Феликс Керстен. В посмертно опубликованных мемуарах Вайнреб вспоминал, что его книга поразила Хофманс. Она сравнила его текст с божественной речью из неопалимой купины. Еще более поразительно, что она, по словам Вайнреба, верила, что его устами говорил Иисус. Ему это может показаться отвратительно, сказала она, учитывая, как христиане обращались с евреями. Но Христос в этом не виноват: «В конце концов, он, как и вы, был евреем»[214].

©Берт Нейнхёйс (Bert Nienhuis)

Говорила она это или нет, Хофманс действительно сопереживала Вайнребу – как и Керстену. Все трое обслуживали духовные потребности богатых и влиятельных людей. При этом они не соперничали, скорее их объединял командный дух. В начале 1968 года Хофманс услышала голоса, которые говорили ей, что Вайнреба будут преследовать враждебные силы и ему стоит собрать вещи и покинуть страну. Возможно, Иисус вновь заговорил его устами. Вот как описывал Вайнреб своих «гонителей»: «Ах, бедные души. Сами не ведают, что творят».

Onderduiken, «залечь на дно» на военном жаргоне, – так его бегство называли сочувствовавшие ему наблюдатели. Вайнреб и правда был в беде, но ни теология, ни даже война не имели к этому отношения. Причиной новых обвинений в его адрес стали интимные медицинские осмотры. На сей раз его «пациентками» оказались ученицы, одна из которых подала жалобу в 1966 году. Десятью годами ранее против него уже выдвигались подобные обвинения. Если женщины жаловались ему на боли в животе и не могли забеременеть, он часто подвергал их болезненным вмешательствам. В апреле 1968 года его приговорили к тюремному заключению, но к тому времени он уже бежал в Швейцарию, где и провел остаток жизни.

Громкое дело Вайнреба началось за три года до его побега, с публикации книги, которая вызвала в Голландии сенсацию. Ее написал историк-марксист Жак Прессер, и называлась она «Истребление: преследование и уничтожение голландских евреев, 1940–1945» (Ondergang: Vervolging en verdelging van het Nederlandse Jodendom, 1940–1945). Прессер, сам еврей по происхождению, изложил всю ужасную цепочку германской политики: антиеврейские законы, юденрат, депортации, Вестерборк и лагеря смерти. Книга представляет собой два тома подробных хроник систематического преследования и массовых убийств с эмоциональным выплеском запоздалого праведного гнева. Прессер, по его собственным словам, поставил перед собой цель говорить «от лица тех, чьи голоса умолкли навсегда»[215]. Его страстная риторика во многом обусловлена личными обстоятельствами во время войны: он пережил ее, скрываясь в подполье, а его жена, Дебора Аппель, погибла в газовой камере в Польше. Вина выжившего, писал Прессер, и чувство беспомощности перед лицом катастрофы подогревали его гнев из-за пассивности голландской бюрократии, малодушной покорности юденрата, его собственной неспособности оказать сопротивление и длительного публичного молчания об ужасающих преступлениях, которые разворачивались на глазах у аккуратного, самодовольного и, как казалось, безразличного населения.

Эмоциональный стиль Прессера оценили не все. В. Ф. Херманс, величайший голландский писатель своего поколения, чьи беспощадные эссе вызывали ужас и восторг и при этом зачастую бывали верны, но редко отличались тактом, заявил, что Ondergang «невозможно читать из-за самой бесстыдной риторики в отношении такой ужасной темы»[216]. Но подобная прямота была редкостью. Те, кто, возможно, соглашался с Хермансом, предпочитали держать свое мнение при себе.

Книга Прессера моментально стала бестселлером. Критики приняли ее с таким энтузиазмом, что, казалось, восторг вызывает не столько она сама, сколько моральное осуждение, которое она символизировала. Люди были потрясены, словно услышали эту историю впервые, что, возможно, правда – по крайней мере, что касалось масштабов преступлений и их отвратительных подробностей. Однако того, что люди знали, хватало, чтобы испытывать неловкость за недосказанное. Прессер нарушил молчание. Настала пора переосмыслить удобные послевоенные мифы о коллективной отваге во время оккупации, о смелом народе, который единым фронтом противостоял злым немцам, об абсолютных героях и злодеях.

Как и в других странах, не в последнюю очередь в Германии, студенческие протесты против войны во Вьетнаме, «империализма США», консервативных профессоров и политических элит совпали с новым, гораздо более критическим взглядом на недавнее прошлое. «Печаль и жалость», замечательный документальный фильм Марселя Офюльса о коллаборационизме во Франции, вышел спустя год после майских демонстраций 1968 года в Париже. В 1960-е годы в Нидерландах тоже начали пристально изучать самые мрачные стороны голландской колониальной истории. Одним из основных поводов для молодежных протестов в Париже, Берлине, Амстердаме, Токио было стремление показать себя с лучшей стороны, чем предыдущее поколение, искупить грехи повиновения, «сопротивляться».

В то время как книга Прессера вынуждала голландцев признать ужасающий факт, что семьдесят процентов евреев в их стране сгинули в лагерях, молодежь в Амстердаме сопротивлялась истеблишменту при помощи провокаций (они называли себя «Прово»). Рассчитывая разоблачить «репрессивную толерантность»[217] властей, демонстранты подначивали полицию к агрессии в ответ на вызывающе подрывные «хэппенинги» с перекрытием улиц, метанием в полицейских дымовых шашек, угрозами слить ЛСД в систему водоснабжения и так далее. На повестке дня стояло «гражданское неповиновение». И Вайнреб, которого Прессер описал в своей книге как еврейского героя, как нельзя лучше подходил духу времени.

Обычно весьма педантичный в своих исследованиях, Прессер чересчур полагался на утверждения самого Вайнреба. Одна из наиболее цитируемых глав в Ondergang касалась решений голландских послевоенных судов. Вайнреб, утверждал Прессер, никого не предавал. На самом деле он многим помог сохранить жизнь. Разумеется, и у него имелись недостатки, возможно, он бывал чересчур самодоволен, но заслуживал медали или даже памятника. А вместо этого его покарали. Почему? Прессер пишет: «Еврей Вайнреб стал козлом отпущения. Ему пришлось заплатить за промахи многих неевреев. Он должен был потерпеть неудачу, потому что потерпели неудачу они. Раз они не справились со своими обязанностями, он тоже должен был оказаться несостоятельным. Если еврейских предателей не существовало, их нужно было выдумать»[218].

Вайнреб вновь оказался в роли современного Дрейфуса. Его дело подхватили журналисты популярной левой прессы, поддерживавшие «Прово» и бунтующую молодежь,