Читать книгу - "Безгрешное сладострастие речи - Елена Дмитриевна Толстая"

Когда Эренбург мог услышать этот волошинский рассказ? Скорее всего, в Париже – возможно, в 1913 году (когда Толстой там появился и он сам с ним познакомился) или в феврале 1916 года (когда Волошин много общался с Эренбургом и уговорил мецената и поэта М. О. Цетлина дать денег на эфемерное издательство «Зерна», напечатавшее первую книжку стихов Эренбурга «Стихи о канунах»).

Почему Эренбург заподозрил, что в волошинском рассказе что-то не так? Эренбург, лично знавший обоих и прекрасно информированный, в версию Волошина не поверил: Волошин в его мемуарах – это великолепный, но прежде всего ненадежный рассказчик. Эренбург перепроверил волошинский анекдот, спросив самого Толстого. Должно быть, это было в революционной Москве зимой 1917/18 года, когда они сдружились и часами дежурили вместе по ночам. Тогда Толстой рассмеялся, подтвердил рассказ в общем, но предпочел не углубляться. Поскольку в этой истории действительно кое-что неясно, мне захотелось вглядеться в нее попристальнее[376].

Первое, что бросается в глаза в волошинском рассказе, – это вопиющая фактическая недостоверность: Белый в 1908 году еще слыхом не слыхивал о Штейнере! Ознакомился он с идеями Штейнера через А. Р. Минцлову в 1909 году, а с самим Доктором – только в мае 1912 года. Но самое главное: осенью 1908-го Белый безвыездно жил в Москве! Толстого он увидел впервые на вечере того в «Обществе свободной эстетики» в ноябре 1908-го, ср.:

«Здесь Москва знакомилась с Алексеем Толстым, которого подчеркивал Брюсов как начинающего <…> поэта; Толстой читал больше стихи; он предстал романтически; продолговатое, худое еще, бледное, гипсовой маской лицо и – длинные, спадающие, старомодные кудри; застегнутый сюртук и – шарф, вместо галстука: Ленский! Держался со скромным надменством»[377].

Это написано через месяц после той берлинской якобы их встречи, которой, конечно, не было. Кто же тогда наговорил Толстому про антропософов?

Толстой с женой возвращался в Петербург из Парижа, где они провели бо́льшую часть 1908 года, где зимой – весной в компании Гумилева он делал первые литературные шаги, а с мая попал под руководство Волошина. По дороге домой в конце сентября или начале октября 1908-го они остановились в Берлине. По просьбе Волошина Толстой должен был найти в Берлине его жену – вернее, бывшую жену – Маргариту Сабашникову и что-то ей передать.

В то время Волошины расходились на фоне отношений Маргариты с Ивановым. Волошин и Сабашникова, сблизившиеся в Париже в 1905 году на почве общего увлечения антропософией под влиянием А. Р. Минцловой, поженились в 1906 году и поселились по приглашению Вячеслава Иванова на Башне. Но зимой 1907 года между Маргаритой и Ивановыми возник роман – своего рода тройственный союз; Волошин вернулся к себе в Крым, а отношения Сабашниковой с Ивановыми оборвались только летом 1907 года со внезапной смертью Лидии Зиновьевой-Аннибал от скарлатины. Минцлова воцарилась на Башне в качестве друга, советника и няньки овдовевшего Иванова и Маргариту к нему на место утешительницы не подпустила, надеясь занять его сама[378]. (Спустя несколько лет Сабашникова встретилась наконец с Ивановым, но их роман не имел продолжения – вскоре Иванов женился на своей падчерице Вере Шварсалон.) В 1907 же году Сабашникова вернулась ненадолго в Коктебель, но вновь покинула мужа, уехав с сестрой на зиму в Италию. На обратном пути в Петербург она опять попала к антропософам, еще глубже погрузилась в их штудии и осталась в Германии. На этот раз она попала под гипноз личности самого Штейнера и стала его ближайшей и преданной ученицей[379]. Осенью 1908 года целью Сабашниковой было привлечь и Волошина поближе к антропософии и «Доктору». Волошин, возможно, надеялся ее вернуть, но от антропософии он в то время отошел и к приглашениям Маргариты отнесся прохладно: может быть, его не устраивало появление в своей жизни еще одного харизматического учителя. Лишь летом 1914 года, когда их отношения останутся в прошлом, Волошин приедет по приглашению Сабашниковой в Дорнах, но ненадолго – к концу года он вернется в Париж.

Что же Толстой делал в Берлине и с кем там виделся? Алексей Николаевич с женой остановились в гостинице, откуда Соня на следующий день должна была ехать к своим родителям в имение на балтийском побережье под Кенигсбергом, а он – последовать за ней два дня спустя. Эти лишние дни понадобились ему, чтобы выполнить поручение Макса: встретиться с Сабашниковой. Других дел в Берлине у него не было: он ни с кем там не знаком, да и с Сабашниковой тоже.

Ее не оказывается дома, Толстого посылают в Антропософское общество, где она должна быть допоздна. Как его впустили туда, непонятно, но ему приходится выслушать двухчасовую лекцию – при том что он ничего не понимает (ситуация, достаточно обычная с русскими антропософами[380]: по-немецки все они говорили и понимали не очень хорошо, потому что главным иностранным языком в России был французский). Толстому же вообще не давались языки, немецкий он знал совсем плохо, хотя в 1906-м полгода провел в Дрездене.

Вот как он описал «Доктора» и его лекцию Максу в недатированном письме, написанном в третий и последний день пребывания в Берлине:

«…Я туда, конечно, разлетелся. Тишина, народу очень много, дышат, и слышен металлический спокойный голос. Мне велели протискаться и сесть за печкой. Сел. Синие стены, спокойные лица углубленные и голос, ничего не понимаю. И было так два часа. Один раз я увидел лицо его: черные глаза горящие, стиснутый рот и две морщины на смуглых щеках, худой, в черном, около алые розы, на стене распятие… Когда все расходились, подвели меня к Маргарите Васильевне, она была маленькая, невыразимо спокойная и необыкновенная, во всем отличная, точно воскресшая из мертвых… Хотела познакомить со Штейнером, но мне и без того страшно было, оказывается, на заседания ложи никак нельзя приходить посторонним»[381].

Одного взгляда на антропософского гуру оказалось достаточно для выразительной зарисовки; заметил Толстой и сочетание роз и креста – даром что ничего не смыслил в нюансах оккультизма. Впрочем, Волошин в Париже развивал своих подопечных – молодых художников и писателей – членов русской колонии, давал им читать среди прочего оккультную литературу[382].

Сабашникову в том же письме Волошину Толстой бурно хвалил. Но, вероятно, все же первое впечатление было странное: «она была маленькая, невыразимо спокойная и необыкновенная, во всем отличная, точно воскресшая из мертвых…».

Сабашникова отвезла Толстого в гостиницу «на автомобиле», то