Читать книгу - "Демон, которого ты знаешь - Айлин Хорн"

комиссии по условно-досрочному освобождению, отсидев в заключении десять лет из назначенного ему двадцатилетнего срока. Это, впрочем, не означало, что он в полном смысле этого слова вышел на свободу – условно-досрочное освобождение подразумевает нечто иное. Тюремная администрация осуществляет контроль за бывшим заключенным, задействуя при этом определенную систему коммуникации. Это делается для того, чтобы внимательно анализировать поведение преступника, получившего серьезное послабление. В случае если это необходимо для предотвращения повторного преступления, его возвращают в тюрьму. Преступление, которое совершил Ян, состояло в сексуальном надругательстве над двумя сыновьями – Хэмишем и Эндрю, которым в то время было соответственно девять и одиннадцать лет. Жена Яна, Шейла, заявила о случившемся в полицию. Находясь под следствием, Ян сначала все отрицал, но в конце концов признал себя виновным. Насколько мне было известно, он никак не контактировал с членами своей семьи после той ночи, когда его арестовали. Пока он находился в тюрьме, Шейла развелась с ним.

Ян был прав – местные журналисты, скорее всего, наверняка набросились бы на эту историю, как голодные волки на добычу, и постарались выжать из нее все возможное. Вероятнее всего, не обошлось бы без вынесенных на первые полосы снимков, некогда сделанных полицейским фотографом. Рассказ о педофиле, то есть о человеке, которого можно и нужно ненавидеть, наверняка привлек бы внимание читателей. Я заметила, что наиболее известный литературный сюжет, посвященный этой теме – «Лолита» Набокова, – неизменно упоминался в репортажах о преступлениях педофилов, особенно когда жертвой преступника становилась юная девушка. Гумберта в этом смысле можно считать классическим педофилом. А вот для меня история такого человека, как Ян, имеет намного больше общего с сюжетом романа Достоевского «Преступление и наказание»: в нем прекрасно описано, как преступление замышляется, как этот замысел осуществляется, как появляются, медленно, но неизбежно, последствия содеянного и, наконец, как наступает ужасный, мучительный финал.

Если бы мы сегодня провели опрос репрезентативной выборки респондентов и попросили их назвать самые гнусные и страшные разновидности преступников, то на первом месте оказались бы педофилы, а точнее, если использовать профессиональный термин, растлители несовершеннолетних. Откровенно говоря, я не сторонница использования каких бы то ни было градаций и вообще иерархии зла, но мне известно, что степень ненависти людей к растлителям несовершеннолетних зачастую граничит с маниакальной. Не помню, чтобы так было в те годы, когда я только начинала свою карьеру, и не думаю, что нынешнюю ситуацию можно объяснить резко возросшим в последние годы количеством приговоров, выносимых тем, кто совершает сексуальные преступления в отношении детей. Соответствующие цифры остаются примерно на одном и том же уровне на протяжении трех десятилетий. Даже если сделать скидку на то, что некоторые подобные преступления не попадают в статистику, случаи сексуального насилия по отношению к детям все же встречаются реже, чем другие виды преступлений, так или иначе связанных с жестоким обращением с малолетними.

Одним из объяснений нынешней зацикленности на педофилах, должно быть, является воздействие на людей публикаций в Интернете и социальных сетях, которые увеличили настороженность общества в отношении всего, что может быть как-то связано с этой темой, – в частности в отношении детской порнографии, которая, совершенно очевидно, является одной из форм сексуального преступления по отношению к несовершеннолетним. Мы также знаем, что в последнее время стали более жесткими все формы преследований и гонений в отношении лиц, заподозренных в педофилии, – это произошло впервые за последние полвека. Весьма интересное исследование, проведенное американскими коллегами, в том числе профессором Джимом Гиллиганом и другими [52], фиксирует усиление подобных настроений в периоды социальной нестабильности и обострения проблемы имущественного неравенства – особенно среди мужчин.

Разные страны с разным государственным устройством формируют и разные социальные и юридические меры противодействия такому злу, как педофилия. В Соединенном Королевстве, как и на большей части территории США, закон обязывает власти информировать местных жителей, когда в том или ином районе появляется человек, осужденный за педофилию. В некоторых случаях пресса и местные сообщества реагировали на подобные сообщения действиями, напоминавшими самый настоящий самосуд. В некоторых местах каждый шаг таких людей подвергается жесткому контролю (они должны регулярно отмечаться у представителей местных властей, им запрещается работать рядом с молодыми людьми и тому подобное). Причем все это делается уже после того, как они отбыли тюремный срок и выполнили обязательства, касающиеся условно-досрочного освобождения. В некоторых случаях такое отношение к этим людям сохраняется на всю оставшуюся жизнь, хотя на тех, кто совершил серьезные преступления другого рода, даже если они привели к чьей-то гибели, подобное отношение, как правило, не распространяется. Таким образом, общество как бы лишний раз подчеркивает, что сексуальные преступления в отношении детей – это «наихудшая» разновидность зла. Мне как-то пришло в голову, что сексуальные преступления, совершенные по отношению к детям, зачастую вызывают у людей некую смесь интереса и отвращения, которую трудно выразить словами. К. С. Льюис писал в этой связи об «особенно остро ощущаемых разновидностях зла», имея в виду те, которые именно в силу своей «абсолютной запретности» привлекают к себе повышенный интерес.

Предпринимаемые активные действия по осуждению педофилии и педофилов предполагают, что мы хорошо знаем врага, с которым пытаемся бороться, но на самом деле все не так просто, как кажется. Замечу для неискушенных, что греческое слово «педофил» (paedophile), которое буквально означает «человек, любящий детей», когда под ним подразумевают того, кто причиняет сексуальный ущерб детям, используется не совсем правильно. На современном языке оно скорее означает человека, который испытывает сексуальное влечение к детям, а не всех, кто готов воплотить эти желания в некие конкретные действия; строго говоря, многие из тех, кого называют педофилами, являются противниками каких-либо физических контактов с несовершеннолетними [53]. Еще больше осложняет ситуацию тот факт, что большинство людей, которых признают виновными в педофилии, не просто педофилы; многие из них имеют семьи или вполне зрелых половых партнеров и испытывают вполне обычный интерес к сексу со взрослыми – и при этом совершают развратные действия в отношении собственных сыновей или дочерей. Хотя педофилия как явление существует с древних времен, до XX века факты сексуальных действий в отношении детей либо не признавались, либо замалчивались, а до начала активного движения за гражданские права в 1960-х годах в законодательстве не было предусмотрено практически никаких мер, которые защищали бы жертв педофилов, о каких бы юрисдикциях ни шла речь. Сегодня в большинстве стран закон определяет, что жертвой педофилии может быть признан любой человек, которому не исполнилось восемнадцати лет.

Однако это не решает другой проблемы, которая существует во всем мире и состоит в том, что очень часто молодые люди, не достигшие восемнадцатилетнего возраста, оказываются тем не менее вовлеченными