Читать книгу - "Общества Обмен Личность. Труды по социальной антропологии - Марсель Мосс"

рода[1096]. В течение многих лет я занимаюсь исследованиями, связанными с понятием субстанции, из которых я опубликовал лишь один весьма темный фрагмент, который в его теперешнем виде бесполезен для чтения[1097]. Напомню вам также ряд произведений Люсьена Леви-Брюля о первобытном мышлении, в которых он многократно касается этих вопросов, в частности в связи с нашим предметом, — того, что он называет «первобытной душой». Но он обращается не к изучению каждой категории в отдельности, в частности той, которую мы будем рассматривать; во всех, включая категорию «я», он хочет главным образом выявить, что «дологического» содержит сознание народов, изучаемых преимущественно не историей, а антропологией и этнологией.

С вашего позволения мы будем действовать более методично и ограничимся в исследовании одной-единственной подобной категорией — категорией «я». Этого будет вполне достаточно. За короткое время я не без удали и на большой скорости проведу вас через континенты и эпохи, от Австралии до наших европейских обществ и от древнейшей истории до истории наших дней. Можно было бы предпринять более обширные исследования, каждое из которых могло быть значительно более глубоким, но я намереваюсь лишь показать вам, как их можно было бы организовать. Ибо моя цель — сразу представить вам перечень форм, которые это понятие принимало в различных местах, и показать, как оно в конечном счете обрело плоть, материю, облик, грани, — и так дойти до нашего времени, когда оно наконец стало ясным, четким в наших цивилизациях (именно в наших, почти в наши дни), хотя еще не во всех. Я сделаю лишь набросок, начну эскиз, предварительный слепок. Я еще не готов разрабатывать весь массив, лепить законченный портрет.

Так, я не буду говорить с вами о лингвистических вопросах, которые для полноты надо было бы рассмотреть. Я никоим образом не считаю, что было такое племя, язык, где бы слово “je — moi” (вы видите, что мы до сих пор используем два слова) не существовало и не означало нечто отчетливо выраженное. Совсем наоборот, помимо местоимения в очень многих языках используются многочисленные позиционные суффиксы, зачастую имеющие отношение к существующим во времени и в пространстве связям между говорящим субъектам и объектом, о котором он говорит. Здесь «я» вездесуще и, однако, не выражается ни через moi, ни через je. Но в обширной области языка я слабый знаток. Мое исследование целиком относится к сфере права и морали.

О психологии я буду говорить так же мало, как и о лингвистике. Я оставлю в стороне все, что касается «я», сознательной личности как таковой. Скажу только: очевидно, особенно для нас, что не было никогда человеческого существа, которое не обладало бы ощущением не только своего тела, но также и своей духовной и телесной индивидуальности одновременно. Психология этого ощущения достигла огромного прогресса примерно за последние 100 лет. Все французские, английские, немецкие неврологи, среди которых мой учитель Рибо[1098] и наш дорогой коллега Хед[1099], накопили обширные знания по этому вопросу, по поводу способа, которым формируется, функционирует, приходит в упадок, отклоняется в сторону, разлагается это чувство, а также о важной роли, которую оно играет.

Моя тема совсем иная, особая. Она принадлежит к социальной истории. Как в течение веков сквозь многочисленные общества медленно вырабатывалось не чувство «я», но понятие, концепт, который создали из него люди разных эпох? Я хочу показать вам ряд форм, которые это понятие принимало в жизни людей, обществ, в соответствии с их правовыми системами, их религиями, обычаями, социальными структурами и формами их сознания.

Направленность моего изложения сразу станет понятной, как только я покажу вам, насколько поздним является философское слово «я», насколько поздно возникли категория «я», культ «я» (его искажение) и уважение «я» — в частности, «я» других (его нормальное проявление).

Итак, перейдем к классификации. Никоим образом не претендуя на реконструкцию общей истории с глубокой древности до наших дней, изучим вначале некоторые из форм понятия «я», затем, вместе с греками вступив в историю и отталкиваясь отсюда, установим некоторые достоверные связи. Прежде всего, не заботясь ни о чем, кроме логики, мы совершим прогулку по своего рода музею фактов (я не люблю слово survivals — «пережитки» по отношению к еще живым и разрастающимся институтам[1100]), которыми снабжает нас этнография.

Глава II

«ПЕРСОНАЖ» И МЕСТО «ЛИЧНОСТИ»

Пуэбло

Начнем с факта, от которого отталкиваются все исследования подобного рода. Приведу факт, взятый у индейцев пуэбло, у зуньи, точнее, тех пуэбло зуньи, которых столь замечательно многие годы исследовали Фрэнк Гамильтон Кэшинг (прошедший полное посвящение в пуэбло), Матильда Кокс Стивенсон и ее муж. Их работы подвергались критике. Но я считаю их достоверными и, во всяком случае, единственными в своем роде. Правда, в этих племенах нет ничего «очень первобытного». «Городки Сибола» были обращены когда-то в христианство, они сохранили свои книги записей крещений; но в то же время они практиковали свое древнее право и религию почти в «прирожденном» виде, если можно так выразиться, т. е. примерно таком, как у их предшественников, cliff dwellers[1101] и обитателей месы[1102] вплоть до Мексики. По материальной культуре и социальному строю они были и остаются очень близкими мексиканцам и наиболее цивилизованным индейцам обеих Америк. «Мексика — это пуэбло»[1103], — превосходно пишет великий и столь несправедливо третируемый Л. Г. Морган, основоположник наших наук.

Нижеследующее свидетельство принадлежит Фрэнку Гамильтону Кэшингу, которого подвергают критике даже его коллеги из «Бюро американской этнологии»[1104]. Однако я продолжаю считать его одним из лучших авторов описаний обществ всех времен; а я знаю его опубликованные работы, тщательно следил вообще за тем, что публиковалось о зуньи и о пуэбло в целом, и вполне полагаюсь на свое знание множества американских обществ.

Если позволите, я перейду к тому, что относится к ориентации и разделению персонажей в ритуале. Хотя это имеет очень важное значение, как я уже отмечал в другом месте, ограничусь указанием лишь на два момента: существование известного количества личных имен по кланам; точное определение роли, которую каждый играет в представлении клана и выражает этим именем.[1105]

«В каждом клане можно найти ряд имен, называемых именами детства. Эти имена означают скорее звания, чем прозвища (cognomen). Они определяются социологическими и религиозными обычаями и даются в детстве в качестве “истинных имен”, или званий детей. Но эта совокупность имен, относящихся к любому тотему, например к одному из животных тотемов, не будет названием