Читать книгу - "Альманах «Российский колокол» №2 2021 - Альманах Российский колокол"

– А почему?..

Отец не ответил, он уже отвернулся и, хрустя валежником, направился к ближайшему ельнику.

Я внимательно огляделся. Вокруг были только моховые кочки. Пнул одну, вторую… Носок сапога проваливался в труху сгнивших пней. В этом обнаженном прахе копошились муравьи…

К вечеру начал накрапывать дождь. Мы подошли к ручью, за ним возвышался небольшой бугор – отличное место для ночлега. Под раскидистой елью соорудили шалаш, набросали на пол лапник. Открыли пару банок рыбных консервов «Частик». Отец вытащил фляжку со спиртом, отмерил несколько колпачков в свой стакан и, не разводя водой, выпил одним махом. Через минуту повеселел и стал рассказывать, как работал в юности киномехаником, возил на лошадях по деревням кино. Однажды кинопленка порвалась на кадрах хроники с речью Сталина.

– Чуть в штаны не наложил, пока пленку склеивал, – сквозь смех произнес отец.

Потом он вспомнил, как прошлым летом был с братом в тайге. Собирали ягоду в районе Медвежьего мыса и потеряли обратную дорогу. Блуждали три дня. Питались одной ягодой, пока не вышли к реке. Встал вопрос о поиске моторной лодки, на которой приплыли. Как они поняли, в каком направлении искать, я уже не слышал – уснул под шум моросящего дождя.

Утром проснулся от глухариного тока. Выкарабкался из шалаша. Натянул сапоги. Отца на стоянке не было. Его согбенная фигура виднелась на другой стороне мочажины – он собирал ягоду. А я побежал на болото искать место, откуда доносилось токование. Протер запотевшие очки и увидел посреди топи на одинокой сушине большую птицу – глухаря…

К обеду я набрал половину короба. У отца короб был почти полный. Нам следовало возвращаться, чтобы успеть к отходу поезда. А до станции еще ого-го как далеко!

На обратном пути проехали по узкоколейке на несколько километров больше – так было ближе к станции. Разобрали дрезину, кинули колеса под корягу и прикрыли корой – пригодятся, когда в сентябре пойдем за клюквой.

Мне захотелось снова приехать в тайгу, пройти по зыбуну болота и, расправив болотные сапоги, упасть на колени в мягкий сфагновый покров…

Когда подошел поезд, было уже темно. Залязгали тормоза. Сбивая друг друга, люди с тяжелыми коробами бросились к вагонам. Отец подтолкнул меня к ближайшему входу. Я вцепился в поручни, вскочил на подножку первым, за мной, вытянув жилистую шею, с трудом поднялся отец.

Через минуту вагон загудел мужскими голосами, до отказа наполнился людьми. Некоторые так и остались стоять в тамбуре. Я присел на краешек нижней полки, скрестил на крышке горбовика руки, положил на них голову и уснул.

Под утро за окном замелькали городские улицы. Поезд остановился. Мы вышли на перрон.

От вокзала до дома было близко: сначала с полкилометра через привокзальный микрорайон, потом – минут десять вдоль железнодорожного полотна.

Мы шли мимо панельных пятиэтажек. У одного из подъездов двое пьяных парней вели шумный разговор, похлопывали друг друга по плечу. Отец бросил в их сторону какую-то незлобную шутку. Им это не понравилось, один из них подбежал и нанес мне удар в грудь. Я потерял равновесие, упал и от неожиданности, обессилев, не мог подняться. Другой парень стоял в луже пива и размахивал руками, не давая отцу подойти ко мне. Первый продолжал наносить удары ногой, метя в голову. Я закрыл лицо и очки руками, принял позу улитки. Почти все удары приходились в предплечья.

– Мальчонку-то зачем?! – закричал отец чужим хриплым голосом.

Страх, как омут, тянул вниз, да еще за плечами был короб с ягодой.

Наконец парни ушли. Отец помог мне встать, и я увидел свет. Дальше мы двинулись вдоль рельсовых путей по пропитанным креозотом шпалам. Я брел молча, тихо посапывая, и не чувствовал боли в онемевших конечностях. Трясущимися руками придерживал очки – их дужки были погнуты.

Вскоре мы вышли к нашему микрорайону Опытное поле. Надпись на крайней пятиэтажке насмешливо гласила: «ул. Ягодная, д. 1». Холодный ветер налетал порывами и срывал с тополей первые пожухлые листья. А ведь до нашего отъезда в тайгу они были еще зелеными.

Я шел по улице за отцом. Он попросил не говорить маме о том, что случилось. Я промолчал. Вспоминал, как мы ходили по рыжим торфяникам и мелколесью, собирали ягоду. Из тайги она перекочевала теперь в наши заплечные короба. Ягода была красная и, наверное, уже дала сок.

* * *

…Наутро я пробудился от глубокого сна.

Мама предложила отнести банку брусники Илье – моему другу и соседу по подъезду. Изредка мы вместе играли в шахматы.

Я спустился на один этаж и за чашкой чая рассказал Илье о находке в тайге. Он задумался, потом пообещал провести меня в оранжерею, где время от времени проходят заседания культурологического клуба.

– В оранжерее? – удивился я. – Оригинально!

– Богдан там сторожем подрабатывает. Вообще-то он социолог в университете.

В назначенное время мы поторопились в оранжерею. Еще бы! Теплицы говорили о детстве, о первом визите в ботанический сад. Где-то в семейном альбоме даже есть фото с той экскурсии: корни тропических деревьев ползут навстречу друг другу, лиана обвивает стволы, а под пальмой – карапуз, то есть я.

С нетерпением и волнением я шел туда. Мнилось, что этот визит принесет понимание чего-то важного: словно мне, а не Вере Павловне приснился тот сон – якобы только в оранжерее можно вырастить такие колосья.

В теплице, куда мы пришли, выращивали цветы. В ожидании семинара двое молодых людей прохаживались вдоль грядок: слева росли астры, справа – лилии.

– Лист хорош, и цветок хорош. Женщины будут счастливы. Все будет хорошо, – промолвил один из них по имени Василий.

Я не мог понять, сказал он это серьезно или с оттенком насмешки.

Рядом с пустыми горшками из-под рассады стоял Богдан. В руках он держал тетрадь с конспектами – готовился к выступлению. Подошло еще человек шесть…

Совершенно не помню, что обсуждали на том заседании. Было жарко и нестерпимо душно, и от этого появилось желание поскорее уйти.

Зимой я еще пару раз посетил семинары клуба. Там впервые узнал про Солженицына и Шаламова, но литературу на руки не дали – присматривались. Об истории строительства северной ветки и лагеря заключенных никто толком не знал, больше говорили о высокой материи.

Наступила весна високосного 1980 года. В марте бывшая жена Василия написала донос, выдала его круг знакомств, перечень зарубежной и самиздатовской литературы. В оранжерее провели обыск, книги