Читать книгу - "Чаша Грааля. Софиология страдания - Отец Сергий (Булгаков)"

и моим полуинвалидным, телесно ослабленным, хотя и работоспособным ещё – из последних сил – состоянием, а какова мера того действительного отрыва от земного бытия, который во мне произошёл. Только все краски поблёкли и цвета потускнели. Это есть моя греховная слабость и вялость, но вместе и неодолимая человеческая немощь. Заботы обступили и не отступают, я слабосилен преодолевать их верой и упованием, хотя и Господь в милосердии Своём дал мне литургисать и даже пасти малое, но дорогое мне стадо.

Уповаю, что во мне остаётся до конца дней моих эта некая свобода от мира, которая даётся смертным от него отрывом, жизнь смертью и даже за смертью, хотя бы в самой слабой мере. Это – моя радость и благодать. Моя жизнь есть внутренно и существенно в этом смысле доживание. Я свободен (или же так только мнится мне) от смерти, она обращена ко мне светом и радостью запредельного мира. Я недостоин этой радости, ибо живу, как и жил, в грехе, пуста и холодна моя молитва, пусто богословие, холодно сердце. Я приемлю мыслью гнев Божий на жизнь мою, которую я даже и мало вспоминаю в покаянии, я имею страх Божий. И, однако, он не страшит меня в смерти. Любовь побеждает страх. Не страшно, но радостно.

В доживании у меня нет уже новых задач неразрешённых и даже несовершённых, на это у меня нет даже сил и жизненного порыва, – остаётся лишь «прочее» лето живота, какое-то подведение итогов, доделывание уже сделанного. Для нового нет уже и остроты мысли, ослаблена память, самого себя повторяю лишь. Однако всё же кое-что доделываю или просто делаю посильное, но творческое, но, мне кажется, кому-нибудь нужное или пригодное – например, проповеди. Но что ещё остаётся верным и ответственным и для «прочего лета живота», даже именно в нём и для него, если уж Господь судил так доживать жизнь, – это сохранить и творчески подтвердить те вдохновения и озарения, которым была посвящена моя жизнь, небоязненно и дерзновенно их исповедовать пред лицом смерти, в смерти самой, понести всё это на суд Божий вместе с собой самим. Это есть дело, ещё остающееся для меня в жизни, ещё – «прочее» лето живота. Я чувствую долг и призвание исповедовать свою веру и передать её свиток в другие руки…

Однако так я сужу, ещё находясь в плане жизни, а силы отходят, и всё чаще приходит мысль о приближающейся смерти. И в сущности меня самого к жизни привязывает только забота о семье, судьба Нели, если ей суждено меня пережить, а не наоборот, и неустроенность Серёжи[161]. Но да будет Его святая воля.

Сам я внутренно как бы не «интересуюсь» временем конца и не вопрошаю о его часе. Это не значит, конечно, что я чувствую себя для него готовым и созревшим, – совершенно наоборот: не зрел и не готов, как и всегда, но согласен принять кончину, когда Господь пошлёт ангела смерти, когда только будет на то Его святая воля. О сем не вопрошаю. Но потому смиренно приемлю, что и этот год может стать и последним, может быть и будет, даже не один, и Господь восхощет испытать мою веру злостраданием. Ибо люта смерть грешника[162]. Однако и здесь стою в уповании своём: страшно и тягостно умирание само, которое я изведал, но светла и радостна смерть, как новая жизнь, новое рождение…

Слава Богу за вся и во всём…

7/20.III.41

Сегодня исполнилось два года со дня моей первой операции. Какие благодарные и благодатные воспоминания обо всём, бывшем со мною тогда, и обо всех, кто были около меня, начиная с своих, сколько любви я видел. И этот Эр – артист, очаровательный в деловитой простоте и сдержанности! И какая великая милость Божия была мне эта болезнь, хотя я по свинству своему её недостоин. Как бы я жил без неё, без этого опыта умирания, без этого уродства, в самодовольстве, в самолюбовании и в трусливом угасании. Мысленно продолжая эту линию жизни, которая тогда уже обозначилась, вижу в ней быстротечно нарастающий страх смерти, продолжающуюся позу, вообще неблаголепное угасание. Но Господь простёр свою милующую руку и поразил… и удар этот внёс спасительный перерыв в жизни и освобождение из стеклянной клетки зеркальной. Я познал смерть, я оторвался от пути жизни и живу – доживаю – между, между жизнью и смертью, дыша уже нездешним воздухом. Но страшусь: чем дальше, тем больше недостоин я данного мне дара, обмирщаюсь, забываю незабвенное, доколе не грянет новый удар Божия гнева. Но уведал любящую и милующую руку Божию, и уже не страшусь, но отдаю себя, вверяю милосердной деснице Господней. Слава Тебе, Боже, слава Тебе.

24. V./6.VI.41

Приближается 23-я годовщина моего рукоположения, священный срок самого важного события жизни… С бесконечным благодарением Господу и неумирающим трепетом душевно переживал я это приближение: «яко ангел Господа есмь»… кажется, всё сильнее, чем могла кичливо услаждаться душа в священстве: возможность позы, голос, слово, всё отнято, кроме самого главного: возможности в убожестве освящать Святые Дары, и я блажен этим, и не меньше, а больше, чем был блажен в расцвете своего священства. Стояние перед престолом Господним от меня не отнято, хотя было время, когда казалось, что уже было отнято, и я познал это испытание. Может быть, познаю его и ещё – не только через болезнь, если такова будет Господняя воля, но и чрез человеческое произволение, чрез запрещение, угрозу которого никогда не забываю. Но не страшусь: Господь даёт, Он и берёт, если Ему угодно. Вспоминаю, каким юношей я себя чувствовал во дни рукоположения своего, на 47 году жизни, после голода и болезни. Но и ныне калекой, на 70-м году, чувствую я себя юным духовно, хотя и в умирании как-то органически входящим в мою жизнь. И это-то даёт ей светлую закатную радость. Слава Тебе!

9/22.VII.1 941

Приближается день моего 70-летия. Это – год скоропостижной кончины моего отца[163], и возможно, год и моей собственной смерти. Я с спокойствием думаю об этом и приемлю к себе волю Божию, если она такова. Увы! За эти два года, которые отделяют меня от последнего приближения смерти, я почти совершенно утерял её благодать и снова сделался тупым и безответственным. Так я возблагодарил Господа за явленные мне Его дары, за Его откровение о смерти, которую встречаю так, как будто никогда не умирал, не знал благодатного её опыта. Господи, прости мне и помоги. Меня