Читать книгу - "Путинбург - Дмитрий Николаевич Запольский"

А в Смольном — сливочным маслом. Это из столовой — огромной, разукрашенной лепниной и со множеством буфетов, в которых милые крашеные стервы в кокетливых передничках отпускают кофе с пирожными безе крашеным стервам-сотрудницам с их сотрудниками — причесанными людьми-пиджаками. В галстуках и без лиц. На входе румяный фэсэошник[490] в черном казенном костюме и нелепых ботинках фирмы «Скороход»[491] из старых советских запасов. А рядом дверь. Прямо на проходе, на потоке, возле гардероба и газетного киоска, где работают отставные старушки, хранящие свои наградные наганы дома не под матрасом, не за трубой в уборной, а на дне оцинкованного мусорного ведра, накрытые аккуратно выпиленными из фанеры кругляшками, закрашенными краской-серебрянкой, — хрен найдет воришка залетный. Стукаческие бабки. Всё видят: кто, к кому, зачем идет, да и фэсэошник видит столовский.

За дверью комнатка. Приемная. Кабинет вице-мэра Путина был в самом нелепом месте, рядом со столовой. Даже окна выходили на памятник Ленину. Короче, говно был кабинет — никакой конспирации. Да и комнатенка крохотная — метров двадцать. Плюс такая же приемная со столом помощника — начальника аппарата, который был больше похож на адъютанта. У всех тетки сидят — секретарши, у некоторых — даже с модельными ногами от метра и выше, а у Путина — молодой человек, блондин с военной выправкой, радушный, общительный, с рубленым волевым лицом. Игорек Сечин[492]. Прикольный мужик. Скромный и довольно уныло одетый в простенький пиджак. Но всегда с короткой стрижкой, как у военного по гражданке[493] — типа на службе, хоть и не в форме. Угадывалась в нем какая-то неадъютантская закваска. Типа есть у него перспективы — дальние, но о-о-очень большие. Я не мог предположить, что через десять лет после той субботней встречи у Игорька будет огромная яхта и от его решения цена барреля нефти на мировом рынке будет колебаться на пять центов. Впрочем, может, я ошибаюсь насчет пяти центов, но на один-два — это точно.

Справа у окна стояла книжная полка с какими-то дежурными альбомами и Cоветской энциклопедией. «Раньше бы была история партии и полное собрание Ленина», — подумал я, когда первый раз очутился в этом кабинете. На стенке тарелочка из дрезденского фарфора с изображением трамвая, портрет Ельцина и фикус в углу. Путин за столом всегда казался незаметным. Из-за размеров. И вообще, он умел быть всегда здесь и одновременно не здесь. У него был очень специальный взгляд: он умел не отвечать глазами собеседнику, казалось, что ему совершенно неинтересно, что говорят люди. Не то чтобы интроверт, но на своей волне, как наркоман, ловящий отходняки, или студентка после бурной ночи, — он все время выпадал в другую реальность. Играл в присутствие. Переспрашивал, уточнял детали, но было видно, что его голова занята чем-то другим, он слушает тебя не для того, чтобы принять какое-то решение, а чтобы утвердиться в своей правоте, сравнить новую информацию с той, которая уже есть. Он не казался мужчиной, скорее евнухом, кастратом. Никогда не бычил, никогда не противопоставлял себя никому, даже решений никогда не принимал и всегда ставил свою подпись после виз остальных вице-мэров. Он хотел казаться тугодумным простачком. Эту манеру я увидел у нескольких людей, когда стал уже достаточно известным и влиятельным журналистом, в этой манере стали говорить те, кто всегда избегал публичности: бандиты, спецслужбисты и дипломаты.

Путин встретил меня с разлохмаченной челкой. Был он необычно расстроен и озадачен. Всегда спокойный и слегка отрешенный, как бы здесь и одновременно где-то в собственном мире, состоящем из информации, агентов, встреч, бумаг, резолюций и каких-то мутных друзей и сотрудников, он явно был не в своей тарелке. С распущенным галстуком, без пиджака, в мятой рубашке. Рядом с серыми лицами сидели Кудрин и Маневич. Совещание шло уже несколько часов. Обсуждали выборы Собчака. Впервые с начала кампании стало ясно, что все идет не по плану. И мэр вполне может проиграть. Каждый из собравшихся впервые сказал себе: через полтора месяца наша жизнь может в корне измениться.

Леша Кудрин был худощавым очкариком с лицом главбуха похоронного бюро. Такие обычно два раза в месяц по пятницам после работы приезжают на квартиру-кукушку и сдают очередной донос оперативнику: сколько кубометров сосновой доски украдено в мастерской, сколько откатов заслали могильщики с халтуры, сколько бензина слили из автобуса-катафалка. Оперу это не очень интересно, ему хочется знать, кого закопали в могиле под гробом слепого старичка на Серафимовском, но главбух уверяет, что не в курсе. Хотя, конечно, знает.

В мэрии Кудрин заведовал финансами. Хорошо заведовал. Там вообще все хорошие были руководители, кроме Собчака. Жил и держался Алексей Леонидович скромно. Путину доверял, так как имел природный дар сводить балансы: сколько откуда пришло, сколько куда ушло, утруска, усушка, амортизация — вот это все.

«Опаньки, — подумал я, — что-то серьезное!» Сообразил, что разговор у обоих замов Собчака был ранний, встретились они часов в семь и что-то обсуждали, а потом решили позвонить мне. Они для себя что-то решили, и им нужно подтверждение информации. Выглядели оба они усталыми: Кудрин явно невыспавшийся, а Путин тоже с мешками под водянистыми глазами. Явно тер лоб. Была у него такая привычка — тереть виски, чтобы взбодриться. Наверное, когда-то на курсах КГБ научили. А потом отучили. Имиджмейкеры.

— Ты можешь разобраться с квартирой шефа[494]? Понять, кого они могут мобилизовать из жильцов, кто кричит и почему? Чего хотят? Завтра будет сюжет на ОРТ. С Березой они договориться не могут.

При слове «они» Путин выразительно посмотрел в угол потолка, показывая направление на спецкоридор противоположного крыла Смольного, где за дополнительным постом охраны был блок Собчака. Они — это Собчак и Нарусова.

Кудрин молчал. Я понял, чего они хотят. Им нужно было реально понять, о чем будет сюжет на центральном телевидении и насколько упадет рейтинг мэра. Собчак уверенно лидировал, выигрыш был практически в кармане, и ничто не предвещало больших проблем. Ну разве что Анатолий Александрович ляпнет в очередной раз какую-нибудь глупость при журналистах, но к этому все давно привыкли. Команда Собчака выглядела так нервно не потому, что Собчак мог проиграть. Нет, они беспокоились, что он выиграет!!! И я понял главное: они не хотели этого, это было открытием для меня. Ведь я мыслил в двух измерениях. А они — в трех. И для них было главным третье измерение — кремлевское.

— Мне нужен Лоскутов[495], чтобы прошла команда до участкового. Пусть участкового срочно вызовут в